Лазарев

У Лазарева установились прекрасные отношения со всеми родственниками жены. Всего более он был дружен с ее братом Федором Тимофеевичем. Сохранилась очень любопытная переписка, в которой Лазарев поверяет своему другу многое из своей личной жизни. Некоторые его письма дышат такой теплотой и заботой о всех членах семьи Фандерфлитов, что порой не узнаешь в них жестковатого, колючего Лазарева. Он так заканчивает одно из писем к «любимому» Феде: «Поцелуй за меня драгоценную нашу маменьку, всех сестер, в числе коих, разумеется, называю и Алиньку». О супруге, обожаемой Катеньке, мы узнаем из его письма следующее: «Она такая, что я, право, не знаю, что и делается с ней! Хлопочет все о других, которые и не стоили бы того, а о себе и не думает! Зато и душа у ней ангельская!»

Обычно Лазарев заканчивает письма дружескими пожеланиями; в несчастии он всех утешает. Тон писем бодрый и обнадеживающий. «Надейся и верь, что все поправится, - часто встречаем мы у него. - Нужна только воля! Будь бодр и весел».

А вот что пишет Лазарев жене скончавшегося в 1849 году старшего своего брата: «Неожиданное известие о кончине брата, Андрея Петровича, поразило нас чрезвычайно! В тот же день мы отслужили в церкви панихиду и горько поплакали! Невольным образом тут я вспоминал и о себе, - вспоминал, что после него следует моя очередь и предстоит подобное ему… оставить жену и детей, которых люблю больше себя».

До самой кончины Лазарева жена и дети составляли главную радость его жизни.

Как в жизни каждого человека, и у Лазарева светлые, безоблачные дни сменялись несчастливыми, выбивавшими его из колеи.

«Год 1843, - писал Лазарев, - имел для нас много черных дней, и долго нам не забыть их».

Поскользнувшись, Михаил Петрович упал и вывихнул себе левую руку. «Боль была чрезвычайная», - писал он. Рука побагровела, стала почти черной. Прошло более месяца без перемен, и Лазарев уже думал, что рука навсегда потеряла работоспособность и силу.

Пока он пребывал в таком неопределенном состоянии, подошло и другое испытание. «К прискорбию всех, кто только знал его,- писал Лазарев,- скончался почтенный батюшка Екатерины Тимофеевны, и настроение наше на долгое время помрачилось! Особенно потеря эта была велика для Екатерины Тимофеевны, которая только за два дня перед тем разрешилась Петрушею и которого, по обыкновению своему, кормит сама».

После смерти старшего представителя семьи уходит из жизни один из младших. «Не успели мы оправиться, - пишет Лазарев, - как 20 декабря лишились второго сынка нашего, Николая, скончавшегося после трехдневных жестоких, судорожных страданий! Сердце рвалось от страдания о прекрасном этом мальчике… Легко можно вообразить себе ту суматоху, которая была у нас в доме».

В заключение всей этой эпопеи несчастий снова заболевает сам хозяин. Он никуда не выходит из дому, пьет какой-то «декокт» и не надеется на быстрое выздоровление «Если не буДет лучше, - пишет он А. А. Шестакову, - надо полечиться серьезно».

3 ноября 1841 году Севастополь и Николаев торжественно отмечают шестидесятилетие своего славного командира. Как в калейдоскопе, проносится в этот день в памяти Михаила Петровича вся его богатая событиями жизнь.

Но опьяняющие впечатления молодости с ее неугомонной жаждой жить и действовать оказываются самыми прочными, неизгладимыми. Он вспоминает одного своего старого товарища по корпусу и через несколько дней пишет ему: «Мне стукнуло шестьдесят. А кажется, давно ли мы жили с тобой на одной квартире в Кронштадте и резвились как самые счастливые ребятишки».

Как-то моряки, сослуживцы Лазарева, заспорили. Они решали вопрос: какая черта характера их начальника является для него наиболее яркой как в быту, так и в служебной деятельности?

- Резкая самостоятельность, - заметил один из них. И все согласились, что это определение всего ближе к истине. Самостоятельные инициативные решения, их проведение в жизнь являлись основной пружиной деятельности Лазарева. Конечно, ему приходилось ошибаться и признаваться в своих ошибках. Но когда он чувствовал себя безусловно правым, он не уступал никому, даже царю. Вот любопытный случай, рассказанный современником.

Пожар на корабле «Фершампенуаз» взволновал не только моряков, но и широкие общественные круги. Возвращаясь из Средиземного моря в Кронштадт, корабль вез финансовые отчеты целой эскадры. Но вот дальний путь благополучно завершен, корабль входит на Кронштадтский рейд. И вдруг на корабле возникает пожар, уничтожающий его дотла. Хоть открыто и не говорили, но каждый заподозрил здесь что-то неладное. «Сами, мол, сожгли корабль, чтобы замести следы преступления». Особенно проникся этим убеждением царь Николай.

- Нарядить строжайшее расследование и сурово наказать преступников. Дело поручаю вести адмиралу Лазареву! - приказал он. Николай так интересовался ходом расследования, что однажды сам неожиданно приехал в Кронштадт.

- Корабль сожгли? - с налета спрашивает он Лазарева.

- Корабль сгорел, ваше величество, - спокойно выдерживая ледяной взгляд Николая, отвечал Лазарев.