Лазо

Официально никто не был оповещен о поездке Лазо, но по всей линии железной дороги население знало о ней. В вагон Лазо, приходили делегации от рабочих организаций и воинских частей, чтобы приветствовать его и поговорить о том, какими путями и средствами можно скорее освободить весь край от интервентов.

Лазо подолгу беседовал с делегатами, говорил, чтобы они своим поведением не давали никаких поводов, которые могли бы вызвать осложнения с японцами. Вместе с тем он предупреждал:

— Не пускайте интервентов в расположение наших частей, не давайте им никаких сведений, даже самых пустяковых. Помните, что это враги очень жестокие и хитрые… Они ничего «так себе» не спрашивают и все обратят потом против нас.

Однажды в вагон пришла группа партизан-крестьян. Это были настоящие солдаты революции, вынесшие на своих плечах немало опасностей и невзгод суровой боевой жизни.

— Мы вот по какому делу, товарищ Лазо, — сказал один из делегатов, коренастый, широкоплечий человек в лаптях и громадной беличьей шапке. — Как же оно получается? Воевали мы за что? За советскую власть. А что вышло? Опять земство на нашу голову посадили? Это как же понимать? За что боролись? За что кровь проливали?

— Правильно, — поддержали его товарищи.

— Ого! — слегка улыбнувшись, спокойно заметил Лазо. — Ну, ладно, друзья, не будем шуметь и волноваться. Садитесь лучше, поговорим.

Делегаты сели.

— Где твой кисет, дядя Володя? [39] — обратился Лазо к комиссару (сам он не курил). — Угости-ка нас табачком.

Кисет с махоркой и клочок старой газеты… Как часто эти неизменные спутники фронтовой жизни помогали дружеским беседам!

— Закурить — оно, конечно, очень даже способно, — сказал степенный крестьянин, закручивая цыгарку. — А только как же насчет советской власти?

— Видите ли, товарищи, в чем дело, — начал Лазо. — Это очень сложный вопрос. Все мы боролись и боремся за советскую власть, и никто от нее и не думает отступать. Мы вынуждены временно передать власть земству, потому что японские интервенты заполонили весь наш Дальний Восток. Если бы мы теперь объявили здесь советскую власть, то не могли бы провести в жизнь ее решения, декреты — интервенты помешали бы нам это сделать. Заставить их уйти мы еще не можем. Советская Россия не в состоянии послать нам сейчас на помощь свои войска. Остаться один на один с интервентами — значит…

— Да мы бы их! — с сердцем перебил кто-то.

— Не так все просто, — сказал Лазо. — В Приморье стотысячная армия одних только японцев, их поддержат американские и другие империалисты; они во много раз сильнее нас. Людей потеряем и революцию поставим под удар.

— Вишь ты какое дело! — подумав, сочувственно протянул первый партизан. — Слыхали, ребята?

— Слыхать-то слыхали. Ну, а насчет советской власти как же оно все-таки будет? Что сказать народу?

— Наступит время, будет и советская власть, — терпеливо объяснял Лазо. — Укрепим свою армию здесь, наладим дисциплину, хозяйство. И в Советской России власть станет крепче. Тогда можно будет по-иному разговаривать с японскими и другими интервентами. А сейчас надо подождать, ничего не поделаешь. Иных возможностей у нас пока нет. Вам понятно теперь, почему мы вынуждены временно мириться с властью земской управы?

— Вроде бы так… Понимаем мы… Укрепиться надо… Уж не обижайтесь… Всему обществу расскажем ваши слова.

И делегаты, успокоенные, ушли.

Поездка продолжалась недолго — недели две. Но за этот короткий срок Лазо благодаря своей исключительной трудоспособности сумел очень глубоко разобраться в положении дел на местах и здесь же разрешить много самых сложных вопросов. Его письмо членам военного совета и командующему войсками Приморской области, написанное еще в первые дни после выезда из Владивостока — 11 февраля, — свидетельствует о широком круге проблем, которые он успел за это время изучить и продумать.

В течение одних только суток он побывал и на заседании Военно-революционного штаба в Никольске и на общих собраниях 33-го стрелкового полка, Дальневосточного кавалерийского полка и партизанского отряда. Кроме того, он сделал на собрании командиров и представителей от частей подробный доклад о текущем моменте, о характере власти, об офицерстве и взаимоотношениях с командным составом.

«Слабым местом никольцев, — подчеркивал Лазо в письме военному совету и руководству, — безусловно является то, что здесь, среди гарнизона, почти не ведется политико-воспитательной работы, также нет кадра хороших уполномоченных… Это положение можно облегчить, командировав работников из Владивостока в Никольск».