Лазо

6 апреля секретариат Центрального бюро профсоюзов Владивостока, объединявших тридцать тысяч рабочих, потребовал от японского командования освободить всех арестованных, очистить занятые здания, возвратить всю переписку, взятую из рабочих и иных организаций, прекратить аресты, возвратить оружие и ценности.

Профсоюзы железнодорожников под руководством партии организовали забастовку. В своем протесте профсоюз грузчиков писал:

«Протестовав уже не раз против вмешательства в наши дела, мы еще раз возвышаем свой негодующий голос против варварских приемов интервентов — выхватывания из наших рядов лучших наших работников, — приемов, достойных темного и гнусного ночного дельца.

Интервенты!!! Скатертью дорога, уходите от нас».

Трудящиеся Дальнего Востока еще раз твердо заявили о своей безграничной преданности партии рабочего класса и советской власти и о том, что борьба с интервенцией не будет прекращена до тех пор, пока хоть один иностранный солдат останется на родной земле и весь Дальний Восток не будет воссоединен с Советской Россией.

ГИБЕЛЬ ЛАЗО, ЛУЦКОГО И СИБИРЦЕВА

В момент японского выступления 4 апреля члены военного совета Лазо, Луцкий и Сибирцев находились в гостинице «Золотой рог».

Шел деловой разговор о событиях последнего дня и о перспективах дальнейшей борьбы с интервентами в новых условиях. Часов в девять вечера в комнату быстро вошел человек с окровавленным лицом и сообщил, что японцы захватывают правительственные здания и вокзал. Лазо вместе с товарищами направился из гостиницы в помещение следственной комиссии[48] на Полтавскую улицу, дом № 3, чтобы спасти ценные документы. Отсюда Лазо все время вел по телефону переговоры с воинскими частями, давал указания о том, что делать и как в тех или иных случаях поступать.

Стрелки учебно-инструкторской школы Б. И. Гриневич, В. И. Гриднев, С. И. Гапон и И. И. Кернер, арестованные вместе с членами военного совета, рассказывали впоследствии, что около двух часов ночи постовой заметил цепи японцев, наступающие на здание следственной комиссии. Он известил об этом караульного начальника. Лазо приказал караулу не оказывать сопротивления японцам и вывесить белый флаг.

В здание следственной комиссии вошли два японских офицера с десятью солдатами и потребовали сдачи оружия и снаряжения. Караул и члены военного совета без всякого сопротивления выполнили требование японцев. Затем членов совета арестовали и отвели на верхний этаж, куда вскоре поместили большую группу задержанных японцами штатских и военных.

На другой день утром арестованных начали допрашивать. Во время допроса Лазо назвал себя прапорщиком, взводным командиром 1-й роты 35-го полка Козленко; Луцкий и Сибирцев указали свои настоящие фамилии.

— Если вы только прапорщик и взводный командир, — спросил японский переводчик-офицер, — почему же вы так часто бывали в военном совете?

— Потому что я политический уполномоченный 1-й роты 35-го полка, — ответил Лазо.

— А каким же образом вы попали в здание следственной комиссии? — допытывался переводчик.

— Я ужинал в ресторане, — объяснил Лазо. — Выйдя оттуда, я был застигнут стрельбой. Узнав, что здесь русский караул, зашел сюда.

После опроса всех арестованных японский офицер заявил, что завтра всех будут судить. Никакого суда, однако, не было. Всех штатских выпустили, а военных задержали.

7 апреля революционный штаб получил от Сергея Лазо записку, в которой он сообщал, что назвался прапорщиком Козленко 35-го полка. Он просил всех ни в коем случае не открывать его настоящей фамилии и выражал надежду, что как Козленко он будет освобожден.

«8 апреля, — рассказывали стрелки, — явился к нам японец в штатском, который спросил всех, нет ли между нами Лазо.

Одни отвечали: «Не знаем». Другие говорили, что «Лазо нет». Товарищ Лазо и все остальные члены военного совета находились между нами. Японец внимательно присматривался к каждому из нас, остановив внимание особенно долго на Лазо, говоря в это же время с японским офицером. В этот же день посетила товарища Лазо его жена, вызвав его вниз на свидание. После свидания товарищ Лазо вновь пришел к нам.

Рано утром 9 апреля, когда мы все спали, три члена военного совета — Лазо, Лудкий и Сибирцев — были подняты и уведены, после чего они уже больше не возвратились, и мы их не видели и не знаем, куда их увели…» [49]

Эти показания были подтверждены всеми сидевшими в следственной комиссии, а также бывшими на свидании с Козленко-Лазо: его женой Ольгой Андреевной и многими другими товарищами.

5, 6, 7 и 8 апреля, по вечерам, в следственную комиссию приезжал областной инспектор милиции. Он виделся и говорил с Лазо, называя его по фамилии Козленко.

Из опыта борьбы с японскими интервентами коммунисты хорошо знали, что японцы могут в любой момент уничтожить их товарищей, как они уничтожили сотни и тысячи советских людей. Партийная организация вновь ушла в глубокое подполье. Тотчас после ареста Лазо и других членов военного совета с ними была установлена связь.