Лазоревый грех

Белль смотрела на нас с выражением, близким к восторгу.

— О, Жан-Клод, Жан-Клод! Какие игрушки ты себе создал!

Жан-Клод обрел голос, пока я все еще пыталась восстановить дыхание, а сердце Мики так колотилось о мою грудь, будто готово было лопнуть. Пульс в руке Дамиана стучал у меня под пальцами, как второе сердце. Никто из нас не мог бы сейчас ничего произнести — пульс мешал.

— Не игрушки, Белль. Они никогда не были игрушками.

— Все они игрушки, Жан-Клод. Просто некоторые труднее использовать, некоторые легче. Но все они игрушки.

Светящейся рукой она погладила тщательно уложенные волосы Мики. Ее энергия заплясала по его телу, вызвала у нас у всех вздох, но слабый — рефлекс вроде коленного, с которым ничего нельзя поделать. Мы лежали спокойно под ее прикосновением.

Белль посмотрела на нас сверху вниз, и хотя трудно было рассмотреть сквозь сверкающую маску, но мне кажется, она нахмурилась. Она пробежала пальцами по щеке Мики, и реакции не было. Она воззвала к его зверю, но этот зверь был сытый, сонный и довольный.

Раздался мой голос, довольно гулкий, будто из пустоты.

— Леопарды мои, Белль.

— Леопард был моим первым подвластным зверем, и я призову его.

Я лежала на полу — ленивая, довольная. Мика завозился, повернулся, устраивая щеку на мягкой подушке моих грудей. И мы смотрели на нее ленивыми глазами, как могут только кошки и коты. Мне следовало бы ее бояться, но я не боялась. Прилив силы будто смыл весь страх. В голове прояснилось, появилось чувство безопасности.

Белль вылила на нас ту же туманную силу, но если не считать гусиной кожи и нескольких ленивых вздохов, реакции не было. Она не могла вызвать зверя Мики, потому что Мика принадлежал мне. И моего зверя она не могла вызвать, потому что я принадлежала Мике. Мы были истинными Нимир-Ра и Нимир-Раджем, и вдвоем нам хватало силы, чтобы не подпустить ее.

Ее огненно-золотые глаза глянули нам за спину, и она потянулась к одному из наших леопардов, которые там стояли. Я почему-то знала, что к Натэниелу. Если бы она это сделала до того, как мы с Микой слились, он бы пришел к ней, но сейчас было слишком поздно. Мы закрыли ворота и заложили их засовом. Белль Морт не могла тронуть наших леопардов — сегодня.

— Это невозможно, — сказала она, и в голосе ее как-то убавилось мурлыкающей нежности.

На ее сомнения ответил Жан-Клод:

— Ты можешь призывать почти всех больших кошек, но не можешь призвать тех кошек, что отвечают Мастеру зверей.

— Падма сидит в Совете, а ты — один из моих детей. То, что я не могу взять принадлежащее члену Совета, — в порядке вещей. Но чтобы один из моих детей мог не позволить мне завладеть тем, что принадлежит ему, — невозможно.

— Наверное, — согласился Жан-Клод и встал.

Он протянул руки и Мике, и мне. Обычно я встаю сама, но сегодня я была в длинной юбке, на высоких каблуках и сейчас только что исполнила что-то вроде метафизического секса на публике. Мы оба взяли протянутые нам руки, и Жан-Клод поднял нас на ноги. Дамиан все еще держался жертвой хваткой за мою вторую руку, но остался стоять на коленях, с блуждающими глазами, будто поток силы выбил его из колеи больше, чем нас. Он был среди нас один, кто не был ни мастером, ни каким-нибудь альфой. Я помогла ему сесть и прислониться к моим ногам, но не стала ставить его на ноги. К этому, мне казалось, он еще был не готов.

— По американским меркам, — сказал Жан-Клод, — это не считается сексом.

Белль рассмеялась, и этот звук все еще щекотал мне кожу, но как-то отдаленно. Либо мы слишком отупели, либо слишком хорошо защитились от ее прикосновения.

— Американцы не считают это сексом? Абсурд!

— Возможно, но так и есть. Но мы с тобой считаем это сексом?

— О да! В достаточной степени, чтобы меня развлечь.

Я почти ощутила, как улыбается Жан-Клод. Мне даже видеть его не надо было.

— Веришь ли ты, что именно это и еще большее мы делали с Ашером?

Она смотрела на него, и ее гнев хлестнул по комнате как ветер с озер ада.

— Меня не так легко обойти. — Она показала на двух убитых вампиров. — Ты понятия не имеешь, чего лишила меня твоя слуга. Это были не просто вампиры.

— Они были ликантропы, — сказала я.

Белль повернулась ко мне, переполненная сейчас больше интересом, чем гневом. Ее всегда больше интересовало приобрести власть, чем свести счеты, хотя, если одно другому не мешало, она в обоих этих делах была лучшей в мире.

— Как ты это узнала?

— Я ощутила их зверей и ощутила сегодня днем зверя Милейшей Мамочки.

— Милейшей Мамочки?

Как-то под этой пылающей силой она смогла проявить недоумение.

— Милосердной Тьмы, — пояснил Жан-Клод.

— Я чувствовала, как она ворочается во сне, Белль, — сказала я. — Мать Всей Тьмы просыпается, и вот почему ее дети, как ты их называешь, пришли наконец на чей-то зов.

— Я их вызвала.

— Ты можешь вызывать всех больших кошек, а они, помимо прочего, еще и большие кошки. Я готова ручаться, что Мастер зверей тоже их мог бы вызвать, если бы попытался.

На миг мне казалось, что сейчас она топнет на меня ножкой.

— Они пришли на мой зов, ни на чей больше.

— И тебя не тревожит, что просыпаются дети тьмы? Не пугает?