Лазоревый мундиръ II: Смертоцвет

— Это мог бы быть и не ты, — ответил голос. — Нет какого-то одного-единственного смертного, который подходит. Многие подходят. Но ты оказался в нужном месте в нужное время. Это всего лишь случай — ничего более. Если ты считал себя Избранным — вероятно, я тебя огорчил, в таком случае, извини.

— Нет, — Герман усмехнулся. — Мне совсем не жаль. Совершенно не хочу быть Избранным — от этого только сплошные проблемы и никакого удовольствия.

— Мне нравится твой подход, — ответил голос, и, кажется, в нем при этом тоже послышалось нечто, похожее на усмешку.

— Однако, что мне теперь делать?

— Жить. Просто жить и делать то, что делал. То, к чему лежит твоя душа.

— А если она лежит к тому, чтобы соблазнять красоток и пить вино, желательно хорошее?

— Тогда это и делай. Как видишь, если я и бог, то такой, который не возлагает на своего адепта непосильного бремени. Впрочем, тебе едва ли удастся ограничиться только этими занятиями. Думаю, ты и сам понимаешь, почему.

— Например, потому что я сейчас сижу в каменном мешке, и меня в любой момент могут убить. Не одни, так другие.

— Ах, это, — проговорил голос. — Ну, это еще не самая большая проблема. С этим я тебе помогу. Ты ведь уже научился использовать силу. Но пока еще лишь ту, которая внутри тебя.

— А можно и какую-то еще?

— Можно. Просто закрой сейчас глаза. Ты увидишь.

Герман закрыл глаза и вздрогнул. Он увидел несколько тянущихся к нему с разных сторон зеленых нитей. Одни были тонкими, словно паутина. Другие толще, больше похожие на струны.

— Что это? — спросил он, хотя и сам уже догадался. Каналы. Такие же, которые аристократы протягивают к своим крепостным, чтобы черпать силу из них.

— Это вера, — ответил камень. — Есть люди, которые в тебя верят. В то, что ты способен изменить мир. Некоторых из них ты освободил. Другие и без этого были свободными. Скоро таких людей станет больше, и сила твоя тоже будет расти. Потяни их веру к себе, попробуй.

Герман сконцентрировался, попробовал впустить силу в свое тело. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем он почувствовал, как магия вливается в него горячей волной. Он не ожидал, что ее будет так много. Он едва не захлебнулся силой.

— Это… это просто восхитительно, — проговорил он. Говорить получалось с трудом: кипящая внутри него сила перехватывала горло. Он чувствовал, что частично теряет контроль над своим телом превращается из человека в нечто иное, в живой резервуар магической энергии. Это было опасно, ему казалось, что он может так умереть или стать бесплотным духом, что тело не выдержит такой нагрузки.

— Хватит! — озабоченно произнес голос. Кажется, его хозяин тоже почувствовал, что Германа вот-вот разорвет на части сила. — Аристократы учатся этому с детства, да и природа их силы немного другая, она не захлестывает их до такой степени. Тебе предстоит тренироваться. Лучше, если тебя будет обучать кто-нибудь опытный и мудрый. У тебя, конечно, есть люди на примете. А теперь иди, возвращайся обратно. Находиться здесь тебе долго не годится.

— Сейчас… — произнес Герман завороженно. Он осторожно отпускал притянутую силу, и она постепенно возвращалась к тем людям, у которых он ее позаимствовал.

— А я не причиню этим людям вред? — спросил он, когда последние крупицы силы покинули его, и осталась лишь дрожь в пальцах и коленях от одной мысли о том, какую мощь он только что контролировал.

— Нет, — проговорил голос с успокаивающей, отеческой интонацией. — Не причинишь, только если не используешь эту силу им же во зло. Иногда это будет трудно, но придется об этом помнить. Вера людей зарабатывается трудно, а теряется очень легко. Ее нельзя купить по объявлению, как крепостных. Нельзя получить за службу. Нельзя выиграть в карты. Но она может двигать горы, как сказал уже кто-то в вашем мире. Полагаю, ты уже убедился в справедливости этого изречения, и сегодня еще убедишься. А теперь — ступай.

— Последний вопрос… для чего все это? — спросил Герман. — Я имею в виду… все ведь было хорошо целых двести лет. А теперь все летит в тартарары, и фактически из-за меня…

— Не из-за тебя, не льсти себе. Просто все имеет свое начало и свой конец. Смерть старого — это просто освобождение места для нового. Если бы люди жили вечно, они заполонили бы все землю и стояли бы друг у друга на головах. Если бы империи жили вечно, мир застыл бы в вечной неизменности. Трава прорастает сквозь каменную мостовую, некогда прекрасные города зарастают лесом. Это торжество жизни, и ты пророк ее.

В следующий миг в глазах у Германа стало темнеть, а затем мир перед ними вновь озарился зеленой вспышкой. Не успел он проговорить еще что-то, например, попрощаться, как осознал, что вновь находится в камере, прикованный к столу наручниками.

Наклонившийся к нему через стол Трезорцев попытался вырвать у него из рук Узорешитель, но Герман не отдал, хотя у него и дрожали руки, а взгляд бесцельно блуждал по стенам.

— Ты что творишь? — майор уставился на него, раскрыв гиенью пасть и свесив розовый язык. — А ну отдай эту штуку назад!