Лазоревый петух моего детства (сборник)

Пошёл козёл Розенкранц обдумывать свой предстоящий хулиганский поступок. Залез под старую телегу возле кузницы, заросшей крапивой и лопухами, поскольку кузница была бездействующая. Остался в ней от бывшей горячей работы лишь слой земли, чёрной от угля и окалины, разрушенный горн да устойчивый кузнечный запах.

«Посплю, — подумал козёл. — Сначала подремлю одним, потом подремлю другим глазом, чтобы всё-таки видеть происходящее».

Собаки бегают. Куры бегают. Кошка по забору крадётся, воробья Аполлона Мухолова схватить хочет. Аполлошка, стреляный воробей, улетел. Дети бегают. Дачники ходят. Некоторые с собаками. Колхозники на открытой машине поехали работать.

Захотелось козлу Розенкранцу работать.

«Чего это я не работаю? — подумал он. — Если бы работал, я бы, может, бригадиром сделался. Или бы в армию меня взяли. Если бы в армию козлов брали, я бы командиром сделался. Ходил бы впереди войска… Только шиш не берут козлов в армию».

Пригорюнился козёл и задремал сразу на оба глаза. Проснулся, словно его за хвост дёрнули. Глядь — возле крапивы Гришка стоит. Такой тощий, что даже тени от него нет.

«Вот ведь худенький мальчик, — подумал козёл Розенкранц. — Его и боднуть нельзя — не прицелишься. Беда, его даже комары не кусают промахиваются. Может, не нужно его в грязи валять? — Эта мысль показалась козлу недостойной. — Ну уж! Я уж своё возьму!» — решил он и закипел сердцем.

— Здравствуйте, — сказал козёл Розенкранц, вылезая из-под телеги. Мы уже виделись, но, как говорят, вежливым словом ещё никто себе язык не натёр. Чего это вы в крапиву уставились?

— А смеяться не станете?

— Чего же смеяться. Я же не такой весёлый, чтобы хохотать почём зря.

Гришка посмотрел на козла добрым взглядом.

— Знаете, мне показалось, что в крапиве человечки живут. Такие зелёненькие — крапивные люди. Когда я подошёл, они все в крапиву попрятались… Видите, видите, тени мелькают. И шорох. Это они глубже прячутся.

— А как же. Кислопуты. Озорные ребятишки. — Козёл подмигнул, и голос его словно обвалился, стал, как будто из ямы, тихим и таинственным. — А вы, Гришка, в кузницу заглянуть не хотите? Там чёрные человечки живут углепуты. Я с ними в дружбе. Что их трогать — таких малышей. Очень забавные — все как один.

— Они тоже попрячутся, — сказал Гришка неуверенно.

— Сначала попрячутся. А потом я им свистну. Вылезут. Вас они бояться не станут. Вон вы какой худенький… Но симпатичный.

«Странные слова — худенький, симпатичный — пустые. Ничего в человеке не объясняют».

Гришка опечалился, вспомнил детский сад, доброжелательных пожилых соседок и ленинградских начитанных ребятишек.

— А углепуты дразниться не будут?

— Ни в коем случае. Они деликатные. Заходите.

Твоя правда в супе

В кузнице черно. На чёрных балках паутина чёрная. В углах мусор чёрный и железо ржавое. Горн развалился. И запах. Такой запах снится детям во сне, когда они видят войну, потому что настоящего запаха войны сегодняшние дети не знают.

— Страшно? — спросил козёл Розенкранц. В его голосе послышалось нечто такое, от чего Гришка почувствовал себя неуверенно.

Гришка обернулся и увидел: стоит козёл в дверях, рога опустил и смеётся беззвучно.

— Где же углепуты? — спросил Гришка.

— Они в пятом углу. Сейчас вы этот угол искать начнёте на четвереньках. — Козёл ещё ниже рога опустил. — Надеюсь, понятно? Сейчас я вам за вашу ужасную майку отомщу. И за то, что вы меня опозорили перед милиционером товарищем Дудыкиным. И за то, что ваш дядя Федя меня не уважает. А этот ваш академик смотрел на меня с насмешкой.

— Вы нечестный.

— Конечно, нечестный. Я вам ещё тогда объяснял — характер у меня отвратительный. И хватит! Принимайтесь искать пятый угол… Ну, потеха! Улыбнитесь мне в ответ.

Гришка быстро по сторонам глянул. Не выскочишь. Оконце маленькое, хотя и без стёкол. Других дыр нет.

— Не буду я пятый угол искать, — сказал он.

— Не будете? Потом будете. А сейчас ловите мух!

Такой поворот дела Гришку озадачил.

— Ну, ловите! — повторил козёл, двинув Гришку рогами.

— Нельзя же так больно!

Козёл засмеялся:

— Можно. Ещё больнее можно. Ну!

Острые рога коснулись Гришкиного живота. Гришке стало так жалко себя, так не захотелось в чёрной пыли валяться, отыскивая пятый угол, тем более он чистую майку надел.

— Пожалуйста, — сказал Гришка тихо. — Сейчас поймаю, если вам так хочется.

Гришка увидел муху — сидела она на стене возле окна, — сложил ладонь корытцем и прицелился её ловить.

— Эту нельзя. — Козёл фыркнул с деланным недоумением. — Вы же культурный. Видите, она отдыхает. Ловите вон ту, летящую. Ну!

— А вон ту можно? — спросил Гришка.

— И ту нельзя. Она по делу идёт. У неё детки. Говорю, ту ловите, которая под потолком жужжит.

Гришка стал на цыпочки, хотел подпрыгнуть за мухой, но не смог. Не оторвались ноги от земли. И тут почувствовал Гришка в животе, там, где только что был страх, что-то твёрдое и строгое. Вспомнил — гайка! Подтянул Гришка гайку мысленно и сказал:

— Хватит! Не буду я вам ни мух ловить, ни пятый угол искать.