Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3

Людям, более или менее знавшим герра Лиона Мерлинга Хартгейма, он всегда представлялся воплощением деловых качеств – пунктуальности, порядочности, благоразумия, сдержанности и типично немецкой практичности.

Многим людям – и там, в Германии, и здесь, в Англии – Лион казался образцом того, что чаще всего называют «комильфо».

Да, пожалуй, так оно и было на самом деле: вряд ли можно было разыскать хотя бы одного человека, который усомнился бы в честности и искренности Лиона, в той его отличительной черте, которую сами британцы часто характеризуют как «достопочтенность».

Так все и было по крайней мере чисто внешне; но в действительности в самом Лионе давно уже шла длительная и упорная работа. Так часы, заключенные в глухую скорлупу футляра, никогда не дают какого-нибудь представления о своем внутреннем механизме.

Толчком к этой внутренней работе послужило знакомство с кардиналом. Тогда в Ватикане, в драматические июльские дни 1943 года Лион впервые почувствовал, что кроме видимых жизненных ценностей, о которых он знал с детства, кроме очевидных пружин, которые обычно управляют поступками людей и, в конечном счете, вершат их судьбы, есть еще и многие незримые…

Что за каждый свой поступок – добрый ли, злой ли – за любой поступок всегда придется платить, и платить по полному счету.

Неожиданная смерть дочерей лишний раз убедила Лиона, что это не иначе, как какое-то наказание за грех…

Не что иное как наказание.

Но за какой же грех?

Может быть, за то, что во времена Третьего Рейха он служил в вермахте?

Но ведь тогда вся Германия стояла под ружьем – разве можно было бы обвинять людей только в том, что их страна оказалась на грани катастрофы?

Все были в большей или в меньшей степени наказаны за то зло, прямыми или косвенными участниками которого они являлись…

Лион долго и мучительно размышлял над тем, чем же он прогневал Его, того, кто наказывает людей за их прегрешения, но так и не нашел никаких очевидных причин.

Нет, конечно же он, герр Мерлинг Хартгейм, был грешен – впрочем, в такой степени, в какой бывают грешны абсолютно все люди.

Безгрешных людей в мире не существует – и это очевидно.

Но он, Лион Мерлинг Хартгейм, мог с уверенностью сказать: никогда никто не мог бросить в него камень за то, что он сознательно причинил кому-нибудь зло, что он намеренно совершил дурной, скверный поступок.

Да, в его жизни порой возникали ситуации, о которых он потом очень жалел, были моменты, в которые он не хотел возвращаться даже мысленно – а у кого же, спрашивается, их нет?

Но наказание за грех – смерть обоих дочерей – оказалась несопоставимым ни с одним грехом, какой знал за собой Лион.

Он изощрялся, пытаясь вспомнить не только совершенные им когда-то дурные поступки, но и приписывая себе даже то зло, которого он никогда не совершал, однако и это не помогло ему понять, ответить на главный вопрос, который мучил его вот уже столько времени…

За что?

Оставалось только повторять старую, замусоленную истину – «пути Господни неисповедимы».

Впрочем, самому Хартгейму легче от этого не становилось.

Часто, очень часть Лион ловил себя на мысли, что он постоянно, мучительно пытается разобраться в понятиях «причины» и «следствия», то есть даже не столько в мотивах, определяющих те или иные поступки людей, а последствия этих поступков…

Неужели в мире все действительно предопределено – от самого начала и до конца?

Несомненно.

Но ведь связь между какими-то пусть даже малозначащими поступками людей и их последствиями тоже есть, это несомненно – не так ли?

Наверняка есть.

Но как же ее угадать, эту связь?

Ну, например, сцена свидетелем которой когда-то был сам Лион – это было давно, очень давно, кажется, сразу после войны, где-то в северной. Италии…

По неширокой улице на малой скорости двигался роскошный автомобиль, принадлежавший скорее всего англичанину или американцу.

На перекрестке он притормозил, стекло опустилось, и рука человека, сидевшего в нем, бросила на тротуар почти целую недокуренную, сигару.

Ее тут же подобрал нищий мальчишка, но не успел он сделать и несколько шагов, как был раздавлен армейским грузовиком…

Если бы автомобиль ехал в другое время по этой улице, если бы в нем сидел тот самый пассажир, но ему не захотелось бы курить, или если бы сигара не показалась столь скверной, и он не выбросил бы ее именно в том месте, где околачивался нищий, если бы грузовик в то же самое время не двигался по той же улице, где мальчишка бросился на дорогу…

О, сколько же этих «если бы»…

Неужели все было заранее предопределено?

Лион был уверен, что это не так.

Все имеет начало и имеет конец, и, наверняка, все эти события не могли не случиться и не привести к смерти нищего…

Сколько ни думал над подобными вещами Лион, сколько ни ломал себе голову, он приходил к одному и тому же выводу, а именно: случилось именно то, что и должно было случиться…

Часто, очень часто Лион примерял подобные, совершенно малозначащие ситуации к самому себе, пытаясь ответить на вопрос: что было бы, если бы он… Ну, скажем, шел не по той стороне улицы, где он обычно ходит, а по другой?