Лазурный Нефрит. Испытания Трепетной струны.

— Прошлое, — отмахнулся Сяо Хуа от слов и воспоминаний Шень Луна, переходя непосредственно к сути их договора: — чей храм на очереди? «Трепетная струна» или «Цветущая вишня»?

И тот и другой небожитель были знакомы махаону, но лично он с ними не встречался очень давно. Да и не особо хотелось. В его-то положении и состоянии, он мог сразиться разве что с младшим чиновником, только вступившим на путь небожителя. Но в компании мастеров темного пути, владеющих Штормовым стилем, не так опасно показываться на глаза бывшим коллегам по небесному служению.

— «Цветущая вишня», — сказал дракон, посмотрев на Яо, снимающего купол «Молний» и подзывающего подавальщика, заказывая еду в дорогу и вино с фруктами в дар, как подношение богу, чей храм планируется посетить. Снежный был не против продолжить поиски в храме Вишни, лишь обмолвился:

— Главное, не называть его имени, не то явится, — повторил он бытующее в небесных чертогах мнение о божестве, в честь которого и воздвигли сей храм. Лун Яо и Шень Лун не спорили, а учли слова знающего. Без имени, значит, без имени. На этом и договорились.

*Сяо Хуа — маленькая бабочка. Кто понял к какой новелле отсылка — мой поклон)))

9 глава «Цветущая вишня»

Тан Мудан (Небесный Лотос)

Божество литературы.

Ему поклоняются не только барды и писатели, но и молодожены, а еще юные девы и юноши, чьи сердца бьются в унисон.

Тан-гэ считает Сяо-сяньшеня другом и почти братом.

***

Путь до храма божества литературы, носящего второе имя Тан Мудан, был недалёким, но и не скорым, даже с учетом верховой езды. Все же изрядно подорванное здоровье Шень Луна не позволяло ему долгое время находиться в седле и длительном пути. Нагрузки на поясничный отдел, ноги и позвоночник давали о себе знать болезненными разрядами молний Кары, до сих пор гуляющих в меридианах и артериях, напоминающих о случившемся провала и потере сорокалетней давности. И надо отдать дракону должное, терпит он до последнего, а не тормозит коня при первых симптомах, да и не дожидается полного отступления боли, так как знает, промедление и лишние задержки их миссии ни к чему.

— Шень-сяньшен, недолго осталось, — обращается к нефритовому дракону падший небожитель, видя, что тот сдерживает гримасу боли, накатившую в очередной раз на его тело, бьющее разрядами и ударами по и так разрушенным меридианам и треснутому ядру. Дракон, в свою очередь, лишь кивнул, отстраняясь по возможности от ощущений, дарованных отдачей кары, переводя разговор с его состояния на храм и небожителя, в честь которого он воздвигнут.

— Сяо-сяньшен, расскажите, что за небожитель такой, истинного имени которого не следует произносить вслух, как и думать о нем? Что в нем такого неприятного, невыносимого или опасного? — нефритовый потомок чешуйчатых подходил к этому делу серьезно, задавал вопросы не просто так, а с целью выяснить возможных противников, которых лучше обходить стороной и не связываться. Но Махаон, услышавший вопрос дракона, сочетающий в себе тревогу и интерес, лишь рассмеялся, заливисто, громко:

— Опасность? Неприятность? — переспрашивал он, — нет, Яо-эр. Кто-кто, а малыш Тан Мудан с той группой опасности, о которой вы подумали, даже и близко не стоял, — сквозь смех и слезы говорит бывший небесный Генерал, вспоминая прошлое и их когда-то необычное знакомство. — Мудан-иньер ни разу не воин, он поэт и каллиграфист. Обращает стихи и иероглифы, рисунки и надписи в живых созданий, или же в быль, встающую перед глазами. — Поведал спутникам Махаон о божестве, к чьему храму они приближались.

— Но почему не стоит называть его имени? И по какой причине Генерал Хуа не хочет сталкиваться с поэтом, раз он не несет опасность? — задал вопрос Лун Яо, с почтительным поклоном обращаясь к падшему. Махаон, рассматривая впереди плывущий пейзаж, практически неизменный, все так же пестрящий и переливающийся оттенками розовых лепестков слив и вишен, цветущих не по сезону рано, да и вовсе круглый год, ответил коту всего одной фразой:

— Потому что явится и начнет проявлять через чур повышенную, свойственную только ему опеку, которая мне никогда не была нужна, — вот и все, что сказал о Тан Мудане Сяо Хуа. Слова, как и позиция когда-то небесного мастера, а также несущийся в них подтекст, был понят Шень Луном, и принят к размышлению Лун Яо.

Тема о истинном имени божества Цветущей Вишни была закрыта, дальнейший путь до города, стоящего на нижних ступенях храма, был пройден в тишине. Каждый из них был в своих мыслях. Яо думал о том, почему Махаон так относится к чужой опеке, тем более так реагирует на ее проявление. Но сумеречный кот ничего толком так и не надумал, а рассуждениями и мыслями запутал себя еще больше, уходя в противоречия.