Лазурный Нефрит. Испытания Трепетной струны.

— Я уже в предвкушении, Хуа-дагэ*, — смотря вдаль уходящей вниз лестницы произнесла богиня, чей лик описан поэтами и музыкантами, бардами и менестрелями, как самый прекрасный во всей поднебесной. Образ богини, явившийся достойнейшим, часто сравнивали с редчайшим цветком Ду Цзюань, символизирующего женственность и красоту. За стан и грацию, а также исходивший от кожи, волос и даже одежды легкий аромат цветка азалии, богиню в народе так и называли: Ду Цзюань, позабыв ее истинное имя.

Ду-сяоцзе, отпустив слугу, оставшись в одиночестве, ждала троих путников, но из них важен был только он — белоликий, снежноволосый возлюбленный, подобный безудержному северному вихрю, сметающего все преграды на своем пути, но так и не разделившего ее чувств. Он, получив на сердце рану, а с ней сопутствующую боль, стелющуюся дорожками ледяных слез, продолжает с этим жить, из года в год, из столетия в столетие, из тысячелетия в тысячелетие, покрываясь льдом и панцирем ледяного скорпиона, не пуская никого в тот трепетный мирок, томящийся в груди.

***

Шень Лун

Ступени! Как же я их ненавижу!

Но, несмотря на то, что тело меня практически не слушалось, оно все-таки срослось с ощущениями боли. Она, эта боль, по пути к храму, стала единым целым с моими меридианами, костьми, мышцами и сухожилиями. Но почти у самого конца пути это единение отторгалось ослабленным телом, неся меня к земле в приступе лихорадочной дрожи. Только я все равно продолжал идти. Опираясь на плечо А-Яо, поднимался все выше, по пути глотая кровь, бегущую в желудок из многократно прокушенной губы. С силой, до хруста костей, сжимал пальцами ткань его одеяния, явно царапая нечаянно-выпущенными когтями.

— Шень-сяньшень, — обратился ко мне Махаон, подставляя свою спину и предлагая меня понести, — так будет быстрее, — но я отказался от его предложения, прикрыл глаза и сделав вдох глубже, восстанавливал потраченные крохи энергии, поддерживающей меня в этом пути.

Сяо Хуа не стал настаивать. Я — дракон, а значит не приемлю подобного рода помощь, да и о помощи не прошу. Он принял этот факт и пошел вперед нас с Яо, к главной двери храма Трепетной Струны. На тяжелых, высоких, массивных дверях, переливались солнечными бликами лепестки выгравированной Азалии, отражающей красоту цветка мельчайшими деталями, тенями и прожилками. А на стене, на каменной клади, выбиты строки известного поэта Дзёгона-хоси:

啊，旧日的分离

和上一张没法比！

世界上有什么东西

更悲伤的事

这次分手？

Ах, прежние разлуки

Несравнимы с последней!

Разве есть на свете

Что-нибудь печальней

Этого расставания?

— Ду Цзюань, ты как и прежде, тревожишь сердца и души мужчин. Строки в честь твою, во имя твое, это лишь малая капля росы на всем цветочном поле под солнечными лучами небесного светила. Но ни один поэт, бард, менестрель, даже Тан Мудан не отобразит красоты лика твоего, не познает душу твою и сердце… — не закончил Сяо Хуа слова свои, как двери храма открылись, а перед нами предстала она — богиня Ду Цзюань, покровительница поэтов и артистов.

— … как ты? — задала вопрос богиня, ступая, едва касаясь земли.

Босые стопы ног, увенчанные серебряными браслетами, словно плывя над землей, вели ее к нам. От каждого шага, серебряные колокольчики на лунном ободке звенели птичьей трелью, шелковые одеяния, нежно-сиреневого цвета, расписанного по верхней части платья лепестками Азалии, а по подолу нитями лоз, струились подобно водопаду, стелясь по каменным плитам цветочным шлейфом. Длинные, темно-шоколадные волосы богини, уложены в простую прическу: ближние пряди сплетены в свободные косы и убраны назад, в переплетенную локонами ракушку, как и верхняя часть ниспадающего потока цвета дерева Эбен. И лишь веточка сирени, сочетавшая цвет с тканью ее небесного облачения, сдерживает своими изгибами водопад волос.

— Ду-Эр, — с намеком на улыбку, чуть склонив голову, произнес имя богини махаон, — ты, как и в прошлую нашу встречу, прекрасна, — рука его потянулась к лежащей на груди пряди волос, подцепив локон.

Струящийся поток шелковых нитей потек сквозь его пальцы. Видно, что в прошлом, а может и в настоящем, их связывают теплые отношения, но не дружеские, а скорее братские. Махаон видит в ней младшую, которую должен защищать и оберегать. Этот взгляд мне знаком. Так я смотрю на А-Яо. А во взгляде сиреневых глаз Азалии плескалась нежность иного оттенка, а может и надежда на что-то большее, чем братская забота. Но она, неся в сердце эту трепетную, подобно переливам сямисена струн любовь, пусть и неразделенную, принимала статус сестры. Приветствовала и приглашала пройти, отдохнуть с дальней и изнурительной дороги:

— Шень-сяньшень, вам уже подготовлены покои, — показала она изящной кистью руки на стены храма, придерживая тонкими пальчиками край рукава верхнего одеяния, — как и тебе, Яо-эр, — ученик ей уважительно и благодарно поклонился, помогая мне преодолеть остаток этого пути. Сяо Хуа же остался с девой Цзюань, им есть о чем поговорить и что обсудить. Как и нам с Яо.