Лазутчик в цветнике

Анджела остановила машину возле пожарного крана, и какое-то время мы сидели, вглядываясь в поток транспорта. Был апрель, дул порывистый ветер, лил дождь. Из-за холода мы подняли матерчатый верх «мерседеса». Сейчас мы стояли между 68-й и 69-й улицами, а мимо непрерывной вереницей шли на север такси и иные легковушки. Но синего «шевроле» среди них не было.

С надеждой глядя через плечо, Анджела сказала:

— Может, они завязли в пробке на площади Колумба?

— Придурки, — буркнул я.

— Да нет, застрять на площади Колумба — плевое дело, — возразила она. — Я вечно там кукую.

Я взглянул на нее и решил не спорить. Вместо этого я сказал:

— Черт, но ведь они вроде профессионалы. Считается, что они способны выслеживать людей даже на площади Колумба.

Анджела выглянула из окна, показала пальцем и спросила:

— Это не они?

— Нет, это «понтиак».

— Правда? — Анджела проводила машину глазами. — А они на чем ехали?

— На «шевроле».

— Не понимаю, какая между ними разница, — призналась она.

— Никакой.

Анджела взглянула на меня, дабы убедиться, что я не шучу, и спросила:

— Как же тогда ты их различаешь?

— По узору на капоте. У всех машин компании «Дженерал моторе» разные узоры, чтобы продавцам было легче назначать цену. — Я посмотрел на часы, встроенные в приборный щиток. Они шли и показывали без семи двенадцать. — Мы опаздываем.

Анджела взглянула на свои наручные часики, пребывавшие в более-менее рабочем состоянии, и сказала:

— Пожалуй, не стоит больше ждать.

— Мне бы хотелось, чтобы нас пасли несколько агентов ФБР, пока мы будем на собрании, — объяснил я. — Так, на всякий случай.

— Ладно, больше ждать нельзя, Джин, — решила Анджела. — Может, в полночь там запрут двери, или еще что-нибудь, а самое главное для нас — попасть туда.

Я пожал плечами, бросил последний взгляд на юг вдоль Бродвея и ответил:

— А, черт с ними. Ладно, поехали.

— Хорошо, — сказала она и снова втиснула «мерседес» в поток машин.

(Не судите строго за очень-очень лирическое отступление. Я уже говорил, какие чувства охватывают меня при виде нарядов Анджелы, но когда я вижу ее в автомобиле, чувства эти делаются вдвое, если не втрое острее. Когда эта лощеная красотка сидит на водительском кресле прекрасной машины, нажимая длинными стройными ножками на педали, обхватив длинными тонкими пальчиками руль и вскинув точеную белокурую головку, во мне просыпается сатир с раздвоенными копытами и прочими причиндалами. Ну а то, что она — превосходный водитель — разве что слишком осторожничает и теряется в пиковых положениях, — и вовсе сводит меня с ума. Даже будь у Анджелы завязаны глаза, я все равно поехал бы с ней куда угодно.)

Как бы там ни было, но пока мы проехали двадцать кварталов, я, к счастью, отвлекся от своих напастей, а когда Анджела ловко втиснула «мерседес» на свободный пятачок за углом Бродвея и 88-й улицы, я привлек ее к себе и, не отдавая отчета в своих действиях, крепко поцеловал. Но мгновение спустя Анджела совершенно обескуражила меня. Она заморгала, смутилась и спросила:

— Ну зачем это?

— О, черт побери! — воскликнул я и выбрался из машины. Мы обогнули угол и оказались на Бродвее. Я по привычке облачился в костюм — я всегда надевал его, идя на собрание, — а поверх костюма натянул свой старый потрепанный черный дождевик с дырявыми карманами. Головного убора у меня не было, и волосы уже намокли.

По настоянию Анджелы мы заехали к ней домой. Пока она бегала переодеваться, я ждал в машине (при виде меня и даже при упоминании моего имени отец Анджелы хватался за сердце). Теперь она, разумеется, выглядела так, что мне хотелось тотчас же затащить ее в какое-нибудь теплое, сухое, милое уединенное местечко, чтобы содрать с нее одежду в приемлемых жилищных условиях. Брючки на сей раз были белые, а сапожки — красные. На Анджеле было что-то вроде куртки автомобилиста, темно-зеленое, с отороченным мехом капюшоном. Она шла рядом со мной, натянув капюшон на голову, засунув руки в высокие карманы куртки, и ноги ее при каждом шаге сверкали белыми и красными вспышками. Короче говоря, разумнее всего сейчас было бы заняться поисками какого-нибудь сеновала.

Но вместо этого мы обогнули угол и подошли к клубу «Парни с приветом».

На углу разместилось кафе, где подавали еврейские лакомства, а рядом с ним — винная лавка. Два эти заведения стискивали с боков дверь с окошками, на которых вязью было выведено: «Парни с приветом». Мы с Анджелой вошли в эту дверь и увидели прямо перед собой длинную крутую лестницу, которая вела сквозь полумрак на тускло освещенную площадку. Мы поднялись. Я насчитал двадцать семь ступенек.

Наверху была коричневая металлическая дверь, а на ней — две бумажки, приклеенные липкой лентой. На одной было начертано: «Светский клуб Южной стороны „После дождичка в четверг“. Допускаются только члены клуба», а на второй: «Стучите».

Анджела взглянула на бумажки и сказала:

— Джин, но ведь сегодня четверг. И дождь.

— Знаю.

— Ты уверен, что нам сюда? Тут написано: «Светский клуб Южной стороны».