Льдинка (СИ)

Первый поцелуй у нас и вовсе вышел анекдотом. Он в своей ироничной манере, подкалывая меня, заявил: «Само собой разумеется, поцеловать себя ты мне не позволишь». Я ответила: «Само собой». Он: «В идеале, тебе надо бы сказать мне да». Я ответила: «Плевать на идеал. Нет». Он: «Ты не можешь плевать на идеал, ты им живешь. Поэтому да». Я: «Совершенно точно говорю нет». Он: «А я говорю да». Я: «А я нет». Он: «Ты говоришь мне нет?» Я уверенно киваю: «Да!» И тут же он стискивает меня своими стальными ручищами и впивается в губы. Я так опешила, а потом разозлилась, что и не думала отвечать. Пыталась оплеуху ему залепить, куда там! А он обиженно упрекнул: «Ведь ты сама сказала да». А в глазах столько торжества и жара, что я сдалась. Уступила, подумав: я ведь хочу быть с ним во всех смыслах, в физическом плане тоже, уже почувствовала, что он мой, хотя тот еще фрукт… В общем, потом сама обняла его за шею, разрешила обнять себя в ответ. Показалось, что Слава сейчас от самодовольства и счастья просто треснет… Все-таки настоящий поцелуй — это…»

Стиснув челюсти, Станислава перевернула страницу. Какой же дурочкой она была… В глаза бросились строки, растерзавшие болью: «Прежде своего тела я отдала ему свое сердце. Дождалась того единственного, для которого себя и берегу».

Стася дрожащей рукой стерла побежавшие по щекам слезы и, захлопнув старый дневник, с силой бросила записи в ящик, с грохотом задвинула его обратно.

Сказка не состоялась. Карета превратилась в тыкву, а принц разбил туфельку, посчитав Золушку растеряшкой, не достойной стать его женой.

***

— Да, — ответила Осеева на звонок, отложив макет, весь испещренный точками, линиями и надписями, сделанными цветными маркерами.

— Привет. — Голос Вячеслава был расслаблен, глубок и спокоен. Она даже не удивилась этому звонку, ждала его с самого утра. Это Ледянов еще долго собирался, целых двадцать шесть часов выжидал.

— Увы, Вячеслав Михайлович, — вежливо объясняла ему Станислава. — Пока первые наброски к вашему проекту не готовы, но я активно работаю над ними.

— Я ведь тогда под дверью тебя караулил, писал тебе, извинялся. А ты телефон выключила, молчала, игнорировала. — Безо всякой связи, словно бы продолжая какой-то давний незаконченный разговор, устало проговорил Ледянов. — Звонки тоже игнорировала. А потом и вовсе симку сменила, переехала. Магистратуру бросила. Исчезла совсем. Стась, я ведь не хотел… Я такой придурок.

В горле стоял ком, но тон Станиславы остался невозмутим. Можно было гордиться тем, как старательно она играла свою роль, не обращая внимания на льдинку обиды в сердце, снова начавшую жалить и холодить:

— Возможно, завтра уже что-то будет. Вопросы по срокам можно и нужно адресовать Игорю Валентиновичу.

Не хотел он. Он как раз и хотел! Лишний раз ткнуть носом в то, что живет она в мечтах, а не на грешной земле.

— Прости, пожалуйста.

— Позвоните ему завтра. Если результаты будут, он сообщит вам. Всего доброго, Вячеслав Михайлович.

— Стась…

***

До самой пятницы Игорь Пятигорский внимательно наблюдал за Станиславой. Даже звонил ей вечерами, оправдываясь то срочной работой, то простой родственной заботой. Тут лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится.

Стася выглядела осунувшейся, нервной, стала еще более отстраненной, чем прежде, неприветливой даже, однако уверила его, что всё в порядке, натянутые отношения с Вячеславом Ледяновым ни в коей мере на качество ее работы не повлияют, наоборот, она постарается сократить сроки сдачи проекта. Одним словом, настоящий профессионал. Понятно, что она не стала откровенничать с Пятигорским о том, что же, когда же и каким же образом произошло между ней и Славой.

Тоня тоже не знала. Более того, была неприятно удивлена этим фактом. По ее сведениям, последним романтическим приключением Стаси, каким-то образом повлиявшим на нее, являлся некий Кирилл Черепанов, бывший одноклассник. Вот после него Стася словно бы наглухо закрылась в себе, стала жить только работой, общаться лишь с родственниками, да и то довольно редко. Но Тоня заверила брата: Стаська клялась, что Кирилл этот — отличный парень, абсолютно ни в чем не виноват, это она с ним порвала, просто повзрослела, вот и всё.

Между тем Игорю Пятигорскому навязчиво докладывали все шесть его чувств: земля под его ногами ходит ходуном, всё далеко не в порядке, а затишье это — перед штормом. Что-то грядет.

Что-то и грянуло. В пятницу.

В час дня они должны были встретиться: он, Станислава и Вячеслав Ледянов. Требовалось обсудить, во-первых, ролик, а во-вторых, Стасины наработки. За пять минут до назначенного времени Игорь уже был на месте, а через минуту явился Ледянов. Не один. С огромным букетом каких-то диковинных цветов, Пятигорский даже названия их не знал. Были они белого цвета и пахли как ополаскиватель для белья.

Невозмутимый Вячеслав положил букет на стол, сел рядом с пораженным Игорем Валентиновичем и, обратив на него фирменный пристальный взгляд Ледяновых, пояснил, как по металлу рубанул:

— Для Станиславы.

Игорь молча кивнул, потом решился прояснить ситуацию:

— Она не возьмет.