Льды и люди

Дно частых лазоревых луж на ледяном поле. Прозрачный, как горный хрусталь, лед. Освободившаяся от морской соли вода луж соперничает со льдом в чистоте. Издалека лужи похожи на туннели, идущие в толщу великих полярных льдов. С непривычки жутковато бежать по ледяным неглубоким озерам, разбрасывая сапогами жемчужные брызги. Кажется, — вот погрузишься и уйдешь по этим туннелям в неведомую ледяную глубь.

Но впереди луж на унылом берегу, в ложбине, смелым наградой — старинный дом шотландца Ли-Смита. И мы побежали, презрев голубую бездонность ледяных озер.

Состязание первым открыл спустившийся после ужина на лед капитан. Опираясь на толстый шест, он крупным шагом затрусил к берегу. В левой руке у Воронина — тяжелый кованый топор работы поморских кузнецов. Руководствуясь унаследованным от предков-поморов инстинктом, Воронин то бежит по лужам напрямик, то осторожно огибает их по перешейкам, усыпанным крупнозернистым снегом. Я рабски повторяю его путь. В нескольких метрах от меня с захваченной на Кап-Флоре бамбуковой палкой бежит Визе. За ним — судовой радист. Участвующих в этом состязании все прибывает и прибывает. Цепь бегущих растянулась от берега до ледокола. А на лед с ледокола спускаются все новые бегуны. На „Седове“ остались в этот вечер одни только вахтенные и собаки.

Кто первый достигнет зимовья Ли-Смита? Азарт все возрастает. У берега полоса подтаявшего снега. Воронин бросается на него и ползком переходит его. Так ползут в опасных местах через битый лед к тюленьим лежбищам поморы. Я следую примеру Воронина. Но все-таки проваливаюсь по пояс в мокрый снег.

Вот и первый валун. Берег. В тумане, вблизи, он производит угнетающее впечатление своей безотрадностью. Так вот какова будничная полярная земля! Солнечные дни, проведенные нами на архипелаге, неужели вы были наяву?

Задние наверстали, и на берег вступила уже большая группа. Скорей с валуна на валун! Уже видно, что крышу хижины Ли-Смита опоясывают закрепленные за валуны канаты. Это — против хулиганства полярных циклонов. Скорей с валуна на валун! Воронин и я первыми вступим в зимовье шотландца.

Но чей это иронический хохот раздается из-за угла хижины? И почему Воронин, вполголоса выругавшись, бросает на камни свой кованый топор?

Смеялся Громов. Преследуя белого медведя и увидя бесплодность своих охотничьих стремлений, он решил заняться обследованием зимовья Ли-Смита. Так объясняется присутствие его у взломанных дверей хижины.

Да, вход в зимовье Ли-Смита был форменным образом выломан. Сорванная с петель дверь вросла в снежный сугроб. Топор Воронина был бесполезен.

— Лед и пустые консервные банки, — взмахнул Громов винтовкой. — Кто-то до нас побывал уже.

— Ясно кто, — угрюмо бросил Воронин, исчезая в темном провале двери.

Глыбы льда покрывали пол. В углу из-подо льда торчали ржавые пустые банки. Мутный свет из лишенного ставень окна обнаруживает в углу несколько деревянных шашек. Кто-то играл в тоскливые полярные вечера в шашки…

— Письма… Тут должны быть письма Ли-Смита, — говорит запыхавшийся от бега Визе, проникая в зимовье. — Когда художник Пинегин зимой 1913 года ездил на собаках на Белля, он нашел в жестяной коробочке, прибитой к стене у окна, собственноручные письма Ли-Смита.

— Сейчас-этого нет, Владимир Юльевич!

— Чорт возьми!

Овладев собой, Визе быстро обходит стены хижины.

— Нет, — глухо соглашается он.

Пинегин в своей книге сообщает, что на стенах хижины, когда он посетил ее, были прибиты ценные полярные документы, записки участников различных экспедиций. В одной из них, написанной на заглавном листе какого-то английского романа, Джексон обращался к экипажу „Фрама“, на случай его прибытия на архипелаг.

Обшариваем тщательно все углы. Находим еще несколько самодельных шашек да на стене обнаруживаем кнопки с обрывками какого-то документа. Даже каменный уголь, о котором пишет Пинегин, — и тот куда-то исчез.

Досчатые стены дома прекрасно сохранились. Они имеют нежно-лимонный оттенок. Не верится, что хижина построена в 1881 году.

Визе в угрюмом молчании осматривает вырезанные на стенах ножом и сделанные карандашом надписи.

— Товарищи, — восклицает он, — я нашел записи штурмана Ли-Смита о гибели у берегов Нордбрука шхуны „Эйра“.

Зажженная кем-то спичка освещает сделанную в темном углу хижины на стене по-английски надпись.

Штурман „Эйры“ сообщает, что они живут в хижине на Кап-Флоре. Он приходил в „Эйра-хауз“ по льду за продуктами.

Внизу небрежная подпись штурмана „Эйры“. Сделавшего ее давно нет в живых. Надписи пятьдесят лет.

…Третьим из исследователей после экспедиции Пайера и Де-Брюйне был богатый шотландский яхтсмен Ли-Смит.

Раньше Ли-Смит много плавал у берегов Шпицбергена. Арктика увлекла его. В городе шотландских китобоев — Петерхеде Ли-Смит построил деревянную шхуну с паровым двигателем. Ли-Смит назвал ее „Эйра“. Петерхед был раньше местом стоянки английских и шотландских китобойных кораблей. „Эйра“ была построена лучшими строителями китобойных шхун — прочно и массивно.