Читаем Льды уходят в океан полностью

Сухогрузный лайнер «Чапаев» стоял в стороне от пирсов, но не в доках, а у старого причала, пришвартованный к чугунным тумбам. Огромный красавец, только недавно спущенный со стапелей, он в первом же переходе потерпел аварию, и сейчас вдоль его бортов висели сооружения из досок, похожие на леса вокруг строящегося здания. Работающие на этих лесах люди казались маленькими, точно игрушечными фигурками, но когда то в одном, то в другом месте на мгновение вспыхивали дуги, фигурки эти или их тени вдруг увеличивались до фантастических размеров. Потом дуги гасли, глаза ничего не могли различить, а через мгновение игрушечные фигурки снова начинали копошиться, будто заведенные…

Лайнеру «Чапаев» не повезло. После того как вместе с тремя другими кораблями, построенными в ГДР, пройдя ходовые испытания, «Чапаев» направлялся к своим берегам, в узком проливе на него налетел шведский угольщик, внезапно потерявший управление. Капитану «Чапаева» удалось избежать лобового удара, но все же оба судна пострадали: помяли друг другу обшивку, покромсали фальшборты, погнули шлюпбалки.

Когда лайнеры прибыли в порт, стало известно, что их ожидает срочный груз дальнего следования. Докеры не знали, какой груз находится в огромных ящиках, обитых железными полосами, но догадаться, куда он направляется, было нетрудно: за начавшейся погрузкой наблюдали не только работники порта, но и люди, которых до сих пор в порту не видели.

Это были вьетнамцы.

Они никому не мешали, ни во что не вмешивались, однако их присутствие накладывало на все, что здесь делалось, отпечаток какого-то особого ритма, строгого и четкого, словно в эти дни вдруг повеяло тревожным прошлым, когда вот от этих причалов в море уходили боевые корабли с глядящими в небо жерлами пушек.

В первый же день, как только Марк привел свою бригаду на лайнер, его пригласили в кают-компанию. За маленьким низким столиком на таких же низких скамеечках сидели капитан и человек в полувоенном сером костюме, с длинным поперечным шрамом вдоль всего лба. Когда Марк вошел, капитан привстал и указал ему на человека со шрамом:

— Знакомьтесь. Товарищ Нгуан Ван Мин.

Нгуан Ван Мин протянул Марку руку, улыбнулся.

— Просто товарищ Нгуан. Так будет легче.

У него была открытая, хорошая улыбка, но Марк, глянув в глаза вьетнамца, увидел, как в них на какое-то неуловимое мгновение мелькнула боль. Мелькнула и сразу же исчезла. Марк не раз видел вот такие же неуловимые отблески не то душевной, не то физической боли в глазах тех, кто до сих пор нес в себе тяжкий груз воспоминаний войны. «Эти люди, наверное, ничего не могут забыть, — всегда думал Марк, — все пережитое ими — в них самих, как их кровь, как их мозг…»

— Садись, товарищ Талалин, — пригласил капитан. — Будем курить и решать дела. Вы, конечно, уже осмотрели повреждения?

— Да. Вместе с инженером и вашим помощником.

— Много работы? Сколько потребуется дней, чтобы… — капитан поглядел испытующе на Марка, — чтобы мы могли идти дальше?

Марк ответил:

— Семь-восемь дней. Такого же мнения и наш инженер.

Капитан стряхнул пепел с сигареты, задумчиво постучал мундштуком о стол. И сказал не то Марку, не то самому себе:

— Да-а. Такого же мнения и ваш инженер… Я знаю… А караван — последний в этом году караван из вашего порта — уходит через трое с половиной суток. И это крайний срок…

— Семь-восемь дней, — повторил Марк, — минимальное время.

Нгуан Ван Мин молчал. Он тоже курил и смотрел не на Марка, а на свою сигарету. Смотрел так сосредоточенно, словно в тоненькой струйке дыма, поднимающейся от сигареты кверху, видел что-то такое, чего не мог видеть Марк. Только когда капитан спросил: «Вы знаете, куда мы идем?», Нгуан Ван Мин коротко взглянул на Марка, но опять ничего не сказал.

Талалин кивнул:

— Знаем.

— И?..

— Мы сделаем все, что можем. И даже больше того, что можем. Мы все понимаем.

— Я хотел бы, чтобы вы поняли главное, — заметил капитан. — Если мы здесь застрянем на всю долгую зиму, это значит, что им, — он слегка повернул голову в сторону вьетнамца, — будет труднее. Конечно, «Чапаев» не один идет во Владивосток, кораблей много, но… «Чапаев» — это тоже тысячи тонн груза.

— Мы все понимаем, — снова повторил Марк. И добавил: — Мой отец погиб в сорок пятом. Уже в Берлине…

Это вырвалось у него совсем непроизвольно, он и сам не мог бы объяснить, зачем об этом сказал, но Нгуан Ван Мин положил руку на его плечо и улыбнулся все той же открытой, но не до конца понятной Марку улыбкой. И только теперь проговорил:

— Я верю вам. И вашим товарищам.

…Бригада с нетерпением ждала Марка. Сварщики, конечно, знали, что работать придется с таким напряжением, с каким они давно не работали, но все же им было интересно узнать, о чем говорили там, в кают-компании. Харитон Езерский без особой уверенности предположил:

— Капитан небось намекнул: «Ежели за недельку управитесь, — по сотне на рыло в качестве премии. С полной гарантией…»

Димка Баклан сплюнул.

— Заткнулся бы!

И в это время пришел Марк. Сел рядом с Костей Байкиным, снял кепку и долго мял ее в руках, ни на кого не глядя. Костя сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза