Льды уходят в океан

Нет. Илья — человек современный. Ему подавай сейчас, все подавай! Через два десятка лет что будет? У каждого — все! Все, что надо. Попробуй выделить тогда из общей кучи. Сейчас он — персона. Потому что не каждый умеет вкалывать так, как Илья Беседин, а посему и результат: кто-то там замолотит семь-восемь десяток — и доволен, а он, лучший бригадир сварщиков Илья Семенович Беседин, уже и забыл, когда меньше двух сотен получал. Он умеет! И работать красиво умеет, и жить красиво. Чтоб всегда — на виду. Небось к этому липовому морячку, Саньке Кердышу, Марина не побежит, знает, что в кармане у него один бом-дилинь-бом, а тут…

Беседин вытащил из кармана кожаный бумажник, крикнул Любушкину:

— Расчет!

Костя подбежал на полусогнутых, заулыбался.

— Ну и крепкий же вы человек, Илья Семеныч! Столько пропустить — и хоть бы хны… Завидую! Завидую этому обстоятельству…

— Ты не только этому обстоятельству завидуешь, Любушкин, — без улыбки ответил Беседин. — Всему ты завидуешь. Такая уж у тебя натура. Сколько с нас?

Он открыл бумажник, Но Харитон проговорил:

— Я сам, Илья Семеныч. Я сегодня угощаю.

Беседин махнул рукой:

— Брось. Заплатишь — потом три ночи от тоски спать не будешь, и живот у тебя от этого разболится. Знаю я тебя, жмота.

Харитон не обиделся: уж кто-кто, а бригадир любит соленую шутку.

Ресторан закрывался. Марина оделась, хотела было подкрасить губы, но тут же забыла: она сегодня, как никогда, была рассеянна и, пожалуй, безразлична. К всему безразлична. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть.

— Пойдем, Марийка!

Беседин подошел к ней в ту минуту, когда Марина, отыскав взглядом Пашецкого, подняла в знак прощания руку.

— Кому это ты ручкой?.. — спросил Илья. — Этому старому холую?

Марина, сдержав вспыхнувшее раздражение, сказала:

— Никакой он не холуй. Обыкновенный человек. Хороший человек.

Беседин засмеялся.

— Тут нехолуев нету. Все как один лапу протягивают: дай… Работа такая… Да ты не сердись, я ведь понимаю, что без этого у вас нельзя.

— Да? — зло спросила Марина. — Да я Пашецкого с тобой и рядом не поставлю. Нет холуйской работы, есть плохие люди. Думаешь, что если ты в доках работаешь, так ты и человек непременно передовой?

— Хо, сравнила! Мы — рабочий класс. Вот этими руками, — он протянул ладони к самому лицу Марины, — грошики себе добываем. Честненько…

— Грошики… — Марина скривила губы в улыбке. — Ты только о грошиках и думаешь, Илья. Будто в них — вся жизнь. Хоть раз о чем-нибудь другом…

— Можно и о другом. — Илья взял ее под руку, повел к выходу. И когда за ними закрылась дверь, он крепче прижал к себе ее локоть и повторил: — Можно и о другом. Вот придем сейчас к тебе… Весь вечер об этом мечтал…

— О чем? О постели?

Марина будто не нарочно высвободила свою руку, сунула ее в карман пальто.

— Ты что-то сегодня колешься, Марийка, — сказал Илья. — Я к тебе по-хорошему, а ты — как еж. Или не нужен стал, а?

«Или не нужен стал?..» А был ли он ей когда-нибудь нужен? Ведь она ни разу не испытала к нему ничего похожего на настоящее чувство.

…В тот день, когда Илья впервые пришел к ней домой, у нее на душе было особенно тяжело. Утром, включив радио, она услышала, как диктор говорил о сварщиках. Она подсела к приемнику, усилила звук. «Бригада Людмилы Хрисановой выполнила месячную программу на семь дней раньше срока…» Людмила Хрисанова… Марина не раз уже слышала это имя. Докеры называли ее королевой голубого огня. Что-то, наверно, было особенное в ней, в этой сварщице, если о ней говорили с нескрываемым восхищением. Что — Марина не знала. Ей только однажды удалось увидеть девушку, когда та шла на работу со своими подругами. Марина стояла в это время с Ильей, и он насмешливо бросил:

— Гляди, идет сварщица Людка Хрисанова. Королева!

Взглянув на девушку, Марина сказала:

— Красивая!

А сама почувствовала, как что-то похожее на зависть шевельнулось в ее душе. Нет, не красоте ее она позавидовала в ту минуту, а тому, что и сама ведь могла вот так же идти окруженной подругами и радоваться жизни, как радуются они. Им хорошо, у них все ясно и просто, они-то уж знают свое место в жизни…

«Беседуя с нашим корреспондентом, — продолжал диктор, — Людмила Хрисанова поделилась своими планами…»

Марина резко выключила приемник, швырнула сумочку на стол (она собиралась идти в город) и, подойдя к дивану, упала лицом в подушку. Но уже через минуту вскочила, выбежала на улицу. И помчалась к набережной, в контору судоремонтных мастерских. Бежала и думала: «К черту! Если жить, то только так, как эта Хрисанова, как Марк! Только так!»

Контора была далеко, Марина не могла добежать одним духом. И постепенно шаг ее замедлялся, порыв остывал, мысли принимали совсем другой оборот…

«А что я могу? — думала она теперь. — На что я способна? Разнежилась, от работы отвыкла, забыла, как держать электрод… Приду на стапель — станут смеяться: это тебе не буфетная стойка, это тебе не коньяк в графинчики разливать…»

Почти у самой конторы Марина остановилась, медленно повернула обратно и пошла домой.