Льды уходят в океан

Он смотрел на Марка с жадным вниманием, ждал, что он скажет. Сейчас Марк засмеется, скажет: «Марину? О какой Марине ты говоришь?» И тогда Илья успокоится. Может быть, он даже по-дружески хлопнет Марка по плечу и тоже засмеется: «Хотел взять тебя на пушку, Талалин… Думал, угадаю. Ну, ладно. Пойдем выпьем за девушек: ты — за свою, я — за свою. Пойдем…»

Марк молчал. И его молчание говорило само за себя. «Я встретилась со своей юностью», — вспомнил Илья слова Марины. Вот она — ее юность. Вот, оказывается, кого она не может забыть.

— Мы с Мариной большие друзья, — продолжая ухмыляться, сказал Беседин. И добавил, как само собой разумеющееся: — Привыкли уже друг к другу за это время. Привязались. Особенно она. Сам знаешь: женщина прилипнет — не оторвешь.

Марк плотно прикрыл веки, точно желая укрыться за щитом. Так было легче хоть на минуту остаться одному, собраться с мыслями. Много раз он говорил себе: «Марины больше нет, нет и не будет. И пора забыть все, что было…» Он не строил иллюзий, давно подозревал, что кто-то другой идет рядом с ней. Ну что ж, таков закон жизни. Это так же естественно, как и то, что ночь сменяется днем, а день — ночью.

Но одно дело — рассуждать, другое — чувствовать, как тебе больно. А ему было больно все время, потому что он ни на один день не мог забыть Марину. Нет, Марк не искал с ней встреч, ни на что больше не надеялся. Но в то же время не расставался с мыслью, что однажды увидит Марину такой же, какой она была прежде. Чтобы ее можно было назвать словом, в которое Степан Ваненга и Саня Кердыш вкладывают так много: человек!

— Знаешь, она никогда не говорила о тебе, ни разу. — Слова Беседина врывались в сознание Марка, заставляли вздрагивать. — Видно, любил только ты, а она…

Беседин не мог обмануть Марка. За внешним спокойствием Ильи он чувствовал совсем другое — страстную надежду услышать подтверждение своим словам: «Да, любил только я, а она нет…» Что ж, Марк может сказать об этом честно. И добавить: «У нее был Зарубин. Блистательный капитан Зарубин. Но она и его не любила, понастоящему она, наверное, вообще не может любить…» Пусть Беседин тоже хлебнет из горькой чаши.

— Что ж ты молчишь? — Теперь Беседин открылся. Голос его звучал напряженно, пальцы, сжавшие локоть Марка, вздрагивали.

Самое время нанести удар в солнечное сплетение. Ему и Марине — обоим сразу.

— Ты меня слышишь, Талалин? Я хочу знать все.

Илья был жалок. Но его вид не вызывал у Марка сочувствия, и он нанес бы ему удар, если бы вдруг перед его глазами не появилась Марина. Он увидел ее такой, как два года назад, когда темной ночью она пришла к нему домой. «Марк, мне тяжело, — сказала она тогда. — Мне очень тяжело…»

— Ты хочешь знать все? — переспросил Марк.

— Да.

— Почему же ты не спросишь у нее самой? Она, наверно, тебе все расскажет…

ГЛАВА VIII

1

Саня Кердыш был ослепителен. Черная пара, белая рубашка и темный галстук — он даже сам чувствовал себя не совсем ловко от такой парадности. Но иначе Саня не мог. Знал: Людмила не терпела ни малейшей неряшливости, а ее мнение для него было слишком важным. Слишком…

Стройная, с красивой, гордо посаженной головой, Людмила смотрела на мир свошм большими глазами так, точно этот мир и все, что в нем есть, сотворено ею самой, ее маленькими, но сильными руками.

«Меня касается все!» — говорила она, и эта фраза стала неотделимой от Людмилы Хрисановой, так же как ее слава сварщицы, как почетное звание «королевы голубого огня». Как работа в профкоме, которой она вот уже более трех лет отдавала много сил и времени. Может быть, именно эта работа приучила ее чувствовать себя ответственной за все, что происходит вокруг: и за выполнение производственных норм, и за то, чтобы как следует работала столовая, и за порядок в общежитии, и за судьбы людей, с которыми ее сталкивала жизнь.

Как-то на вечере в клубе моряков она увидела незнакомую девушку в обществе капитана с норвежского корабля. Девушка как девушка, но Людмила заметила, что норвежец все время подливает в ее бокал с шампанским водку, а та, не замечая, пьет и кокетничает с моряком. Людмила прошла мимо этой пары раз, другой. Волосы у девушки растрепались, верхняя кнопка на блузке расстегнулась. Людмилу передернуло. Она подошла к девушке, вежливо сказала:

— Очень прошу вас на одну минуту.

Норвежец попытался запротестовать:

— Послушайте, мисс. Не есть карашо, когда нарушилься тет-а-тет.

Людмила обворожительно улыбнулась, сказала:

— У нас принято уважать желание дам, господин капитан…

Она взяла девушку под руку и повела ее через зал. Заметив, что ее ведут к раздевалке, девушка попыталась высвободить свою руку.

— Что это значит?

Но Людмила только крепче сжала ее локоть.

— Где ваш номерок от пальто?

— Вот здесь, в сумке… Но…

— Дайте вашу сумку.

Людмила сама надела на нее пальто, шляпку и вывела ее из клуба. И только теперь жестко проговорила:

— Как вам не стыдно! На вас противно смотреть! А ведь, наверное, студентка?

— Да, студентка… Ну и что?

— Как вас зовут?

— Нонна… А кто вы, собственно, такая? И какое вам до меня дело?