Льды возвращаются

Я стоял на панели в очереди за проклятой бобовой похлебкой. Голодные и промокшие, мы дрожали под проливным дождем. Я не мог спрятаться в своем кадиллаке, он пристроен был у тротуара где-то на 58-м стрите, а пригонять его к очереди было неловко: слишком он был великолепен для жалкого и голодного безработного, ожидающего своей миски супа.

А тут еще объявили, что похлебки на всех не хватит. Вчера случилось то же самое. Многие из нас не ели более суток. У меня от голода кружилась голова. В кармане не было ни цента. Надежды выручить что-нибудь за пиджак, автомобиль или его запасное колесо не было никакой. Никто не хотел расставаться с деньгами. Нужно было родиться таким олухом, как я, чтобы рискнуть это сделать…

Голодные, узнав, что суп кончился, начали кричать. На панели собралось много народа. Даже счастливчики, которым досталось пойло, не уходили и кричали вместе с нами. Они заботились о том, что будут есть завтра. Да и сегодня своей порцией они насытиться не могли и тоже были голодными.

И мы двинулась по улице.

Поток людей рос, стихийно превращаясь в демонстрацию. В окна нижних этажей на нас смотрели прильнувщие к стеклам клерки, которых еще не успели выгнать с работы.

Хозяева магазинов закрывали двери и опускали жалюзи на витрины. Боялись.

Мы незлобиво разгромили несколько магазинов и аптек. Конфервы передавали из рук в руки. Их тут же раскрывали и жадно пожирали, обходясь без предметов сервировки.

Полиция держалась от нас подальше.

Мы беспрепятственно двигались сначала по 48-му стриту, потом вышли на Пятое авеню.

Толпа гудела и катилась вниз к Даун-тауяу. Кто-то с горькой иронией потребовал открыть подвалы Уолл-стрита, где хранятся уже не консервы… Эту идею повторяли громко, насмешливо и даже злобно.

Мне не хотелось принимать участие в таком деле даже в шутку, но нечего было думать о том, чтобы выбраться из «голодного потока».

Кто-то запел «Янки-дудль».

Это было здорово!

Толпа подхватила. Мы сияли шлдаы и шли под моросящим дождем, вылизывая украденные банки из-под свиной тушенки и распевая американский гимн.

А что нам оставалось делать?

Беспокойная толпа жалких, голодных и промокших людей подходила к Уолл-стриту.

В узенькой улочке банков стояли полицейские броневики, очевидно вызванные «в шутку». Полицейские дружелюбно перемигивализсь с нами.

Недалеко от закрытой сейчас Фондовой биржи мы остановились.

Толпа сзади напирала, она заполнила все прилегающие улицы.

Магазинов больше не громили, да их и не было в деловой части города. Люди просто стояли и чего-то издали, словно пред нами мог предстать сам президент.

Тогда-то и стали появляться ораторы. Они говорили с полицейского броневика, превращенного в трибуну.

Полисмены оказались на редкость славными парнями. Они помогали ораторам взбираться наверх, любезно подсаживали их.

Сначала туда поднялись джентльмены, указывавшие рукой на церковь, которой славно запиралась улочка Уолл-стрит. Это была черная церковь с острым контуром. Проповедники что-то бубнили о боге и терпении. Но собравшиеся здесь люда хотели есть. Молиться они предпочитали на сытый желудок.

Потом на машину взобрались молодчики с хриплыми голосами. Они требовали еды и денег, предлагали взломать подвалы банков, около которых мы стояли.

Может быть, полисмены ждали, когда мы наконец цослушаем этих подстрекателей, чтобы начать действовать по инструкции…

Но тут на машине оказался рыжий парень, который попросту столкнул вниз провокаторов, их поймали на руки и выкинули на тротуар.

Рыжего Майка узнали, приветствуя криками и свистками. Это был красный сенатор Майкл Никсон, восстановленный в своих правах нашумевшим решением Верховного Суда США. Полисмены хотели было стащить его за ноги, но им не дали этого сделать.