Льды возвращаются (Иллюстрации Ю. Макарова)

Я еще не забыл месторасположения оффиса Майкла Никсона и сразу направился туда.В приемной сидела крашеная очкастая секретарша, которая с испугом посмотрела на нас, узнав, что мы- делегация от всех избирателей, наводнивших Вашингтон.

Рыжий Майк тотчас принял делегацию. Выслушав наше желание выступить на совместном заседании палаты представителей и сената, Никсон спросил:

— А кто именно будет выступать с речью?

— Мистер Бредли,- в один голос ответили мои спутники.

Майкл Никсон улыбнулся и, приказав секретарше проводить делегатов в зал заседаний, задержал меня у себя.

— А знаете ли вы, что этот выбор во многом знаменателен?-проговорил Никсон, когда. мы остались одни.

Я развел руками.

— То, что эти люди выбрали уполномоченный именно вас- свидетельство не только вашей популярности,но и большого доверия.- Рыжий Майк прошелся по кабинету.- И такую популярность просто преступно не использовать в высоких целях…Собственно, имя Роя Бредли американцам стало известно сразу же после атомного взрыва в Африке.Вы описали его и, кажется, даже были там после несчастья первым ядерным комиссаром?

Я кивнул головой, довольный, что он не вспомнил об отравленных стрелах и Женевских соглашениях.

— И это вы,мистер Бредли,черт возьми, возглавили знаменитый «план Петрарки», желая зажечь в небе второе Солнце, а потом отдали космическую ядерную бомбу Штабу Солнца?

— Это была собственность моей жены,- попытался оправдаться я.- Она оставила себе на память космический корабль.

— Слушайте, Рой,- сказал он, подходя ко мне и кладя мне руку на плечо. — Человек, проведший у нас в Америке план «миллиарда трещин», действительно может представлять народ. И я желаю вам большого успеха.

У него были не только рыжие волосы, которые не седели, но и веселые рыжие глаза.Я представляю,что с такими глазами вполне можно было удрать с тюремного двора во время шествия на электрический стул, уцепившись за сброшенную с геликоптера лестницу.

— Мистер Бредли,- продолжал он.- Могли бы вы рассказать избирателям, кто вы такой?

Я развел руками.

— Я не умею говорить о себе, сэр.

— Но ведь вы столько видели! Неужели вы ничего об этом не писали?

Кажется, я покраснел, потому что он стал допрашивать меня с куда большим пристрастием, чем на заседании чрезвычайной сенатской комиссии, где я готов был попасть под стражу.

Мне не грозило тюремное заключение за отказ от ответов, но я все рассказал ему… и даже про дневник.

Сенатор свистнул:

— Вот как! И далеко он у вас, этот дневник?

— Сказать по правде, я с ним не расстаюсь, сэр.

— Давайте его сюда.

— Но…

— Ведь вы же уполномочены всеми этими людьми.

— Да,- подтвердил я.

— Так вот. Я требую этот дневник… для них.

Я начал догадываться,что затеял этот человек, я боялся повредить сам себе. Мне показалось это даже смешным… И все же я отдал ему заветную книжицу.

Он повел меня на совместное заседание палаты представителей и сената, где, как известно, я произнес первую в своей жизни речь, которую потом всегда ставил сам себе как образец для всех последующих выступлений.

Смысл моей речи был крайне прост. Я вспомнил нашу встречу с Лиз с живыми скелетами и первые шаги Малого человечества близ Рипптауна.Я рассказал об этом конгрессменам так,как это было записано в дневнике. И закончил словами: «Созвездие солнц должно гореть!»

Вето президента было отвергнуто. Законопроект о совместных усилиях с коммунистическими странами в деле борьбы с обледенением планеты был принят.

Судьба старого президента была решена,актуальным становился вопрос о новом президенте.

Майкл Никсон просил меня не уходить из Капитолия.

Очкастая секретарша достала мне сандвичи, бутылку пива и занимала меня несколько часов разговорами.

Боже мой! Сколько может говорить женщина!…

На улицах ликовала толпа. Там устроили карнавальное шествие, в котором мне очень хотелось принять участие но Майкл Никсон, сидя в своем кабинете, читал мой дневник, и я ждал результатов. Я-таки попал под стражу!

Вечером он вышел в приемную с воспаленными глазами. Он был близорук и не сразу меня заметил, забившегося в угол дивана. Я почтительно встал.

Тогда он, к величайшему удивлению своей секретарши, по-медвежьи облапил меня и расцеловал.

— Надо сейчас же напечатать этот дневник, дорогой мой Рой, сейчас же… в миллионе экземпляров… Только пока что вам надо отказаться от авторского гонорара.

— Да, но…- промямлил я,

— Газеты будут печатать его по цене объявлений,фельетонами,- продолжал он, расхаживая по комнате.- Но мы достанем на это деньги. Брошюры будут выходить выпусками. Сколько страниц в каждой вашей главе?

— Двенадцать, сэр!

— Великолепно, парень! Трехколонник! И все одного размера? Неплохой навык. Итак, американцы должны знать своего Роя.

— Прежде я ничего не имел против, сэр, но… Мне не очень хотелось бы, чтобы в числе этих читателей была моя жена.

— Черт возьми!- вскричал сенатор.- Какое неожиданное препятствие. Впрочем, если ваша жена такова, как вы описали «Монну Лизу», то…

— Что, сэр?

— Я с ней переговорю. Она ведь американка!

Он был стремителен, как рыжий ураган, рожденный Великой весной созвездия светил.