Le Comte de Мориарти. Часть 1. Рассказы Дохтурова. № 4. Проклятье священной пещеры

За этими размышлениями, я шел на шум трибун и крики и вышел на второй ярус арены, прямо за гостевыми воротами. Шел последний период. Наша команда безнадежно проигрывала. Я не сразу заметил Тренера. Вместо того, чтобы метаться позади скамейки с игроками, он неподвижно стоял в углу… как называется то место, где сидят игроки? И глядел он не на площадку, а на противоположную трибуну. Я посмотрел в направлении его взгляда и сразу заметил их. Не заметить их было невозможно. Народу было мало — родители, друзья, ультрафанаты и неизменные девчонки. Эти двое сидели на удалении от всех. Я покрылся мурашками. У них были резкие восточные черты лиц и смуглый цвет лиц, словно закопченный дымом ритуальных костров. Они сидели полностью одевшись, и даже с накинутыми на голову капюшонами. Сидели очень неподвижно, словно каменные статуэтки. Одного, что поменьше, я сразу обозвал "Шаман", второго — "Монах". Я сделал несколько шагов назад, чтобы, когда матч закончится и включат полный свет, меня не заметили ни они, ни Тренер. "…Так они тут как тут". Да, тут как тут.

После окончания игры Шаман и Монах остались на месте, то ли отправляя сообщения, то ли молясь. Потом также неспеша они обошли Ледовый Дворец и проскользнули в дверь, ведущую в служебные помещения. Идти следом за ними в эту дверь было бы глупо. Я прикинул, где могу их перехватить, и заскочил в другую.

То ли я в очередной раз запутался в помещениях, то ли Монах и Шаман резко изменили направление движения, но найти их я смог не сразу. Уже был выключен основной свет, горели только лампочки дежурного освещения, и меня обступил затхлый воздух. Стало очень тихо. Заметив в конце длинного коридора вспышки, я осторожно и бесшумно двинулся на них. Источник вспышек был где-то за углом. Шаман и Монах фотографировали на смартфоны стену с портретами игроков молодежки. Кажется, я у меня очень гулко стучало сердце — Шаман и Монах обернулись и посмотрели на меня. Я замер, понимая, что в темноте они не заметят один мой вытаращенный глаз. Когда кто-то из них направил на угол свет от фонарика на телефоне, я уже отошел от угла и тихо открывал ближайшую дверь.

Кажется, я снова заблудился. Сколько я блуждал? Час? День? Месяц? Вначале я не решался подсвечивать себе телефоном, потом подсвечивать было нечего. Какие-то помещения и коридоры с низким потолком, маленькие трубы, большие трубы, короба воздуховодов, эстакада с проводами, редкие лампочки. И не одной двери. На странные звуки, шорохи, внезапные дуновения ледяного воздуха и призрачные силуэты по периферии взгляда я старался внимания не обращать.

Наконец меня снова вынесло к фотографиям. Эти места я уже знал. Вон там должен стоять мусорный бак на колесиках, а дальше налево — полог, прикрывающий ворота. Я опять вгляделся в фотографии, группу слева, и холодный пот пробежал по спине. Лица парней на этих фотографиях были — может быть, странно говорить такое о фотографиях — но их лица были неподвижны как… как были неподвижны лица… Шамана и Монаха. Да! Шамана и Монаха. Еще их объединял одинаковый взгляд. Что-то нечеловеческое было в этом взгляде. Равнодушный и надменный. Такой взгляд бывает у людей, которые знают тайну твоего будущего, или у которых есть нож.

Этой ночью фотографии виделись мне в беспокойном и мучительном сне, пока я не достал из кармана пуховика амулет и не повесил его над общей входной дверью.

Все утро следующего дня мы молча пили чай в гостиной у Холмова. После бессонной ночи мне не хотелось разговаривать, Холмов о чем-то напряженно думал.

Раздался звонок в дверь, а потом звук открываемого ключом замка.

— Хозяйка. Своим ключом. — не отрываясь от раздумий, сказал Холмов.

— С вышибалами. Выгонять, — хмуро сказал я, не собираясь обращать на входящих никакого внимания.

Вошла хозяйка, прижимая к себе хрустальную салатницу, наполовину заполненную водой, но вместо бойцов за ней следовал здоровый поп.

Пока поп гудел свои скороговорки, хозяйка заботливо смотрела на Холмова. Время от времени поп опускал кисточку типа малярной в хрустальную салатницу и брызгал по сторонам, стараясь, чтобы капли задевали меня и Холмова. Заметив амулет над дверью, поп, как и хозяйка, поджал губы, скрестил пальцы на груди и попросил его снять. Я снял. Поп прилепил над дверью бумажную иконку.

— Хочу вам один ролик на Ютубе показать, — поп дошагал до компьютера Холмова. — Можно?

Поняв, что мы не собираемся подходить, поп включил ролик на полную громкость:

— "… Но вот посмотрите на снимок, который сделал американский исследовательский корабль "Вояджер" перед тем как покинуть пределы Солнечной системы. Вам этот образ ничего не напоминает?.."

— Значит, еще поживем? — спросил Холмов квартирную хозяйку с надеждой.

— Может, еще поживешь, — ехидно ответила квартирная хозяйка и ткнула в меня пальцам. — Пусть во Дворец этот мордастый ходит. Сам не ходи. Нечисть там, говорят, совсем обнаглела, уже днем шастает.

— За воротами знаками свои начеркала, люди заметили, — веско заметил поп. — Значит до льда добралась. Дети пропадают.