Лебеди Леонардо

— Это печь для обжига горшков и сгибания металла, — продолжил словоохотливый юноша, — ну и, само собой, огонь позволяет нам согреваться. Окна вырезаны в потолке, — показал рукой подмастерье, — чтобы свет падал под углом в сорок пять градусов — самым выигрышным для живописи, по мнению magistro.

А на этом чердаке, догадалась Изабелла, спят подмастерья. Громадные глиняные формы, вероятно части конной статуи, валялись где попало — там бедро, здесь голова. Стены покрывали рисунки. Некоторые Изабелла не смогла различить, в других узнала чертежи костюмов Галеазза и его рыцарей. В набросках рыцари в костюмах выглядели еще свирепее. Изабелла удивленно разглядывала рисунки: крылатые люди, наброски рук, ног, носов и ушей, а также машин, о назначении которых Изабелла не догадывалась. Математические вычисления размещались под каждым наброском.

— Magistro еще и математик? — спросила Изабелла.

— О да, ваша милость, magistro верит, что художник должен разбираться в природе всех живых существ и вещей, как если бы сам создал их. Творец должен жить в одном ритме со вселенной. Он считает, что математика — основа всех наук. Без математики нет перспективы, a magistro одержим идеей перспективы. Он заставляет меня изучать математику по вечерам, когда мы завершаем работу.

— Суровое воспитание, — заметила Изабелла.

Она подошла к большой картине, написанной на дереве и небрежно прислоненной к белой стене. Свет падал на лица, подчеркивая игру света и тени. Картина казалась недописанной. Простейшая сцена — мать и дитя. Вероятно, художник хотел изобразить Святую Деву с младенцем Иисусом на коленях. Глаза обоих были устремлены к цветку, который младенец держал в руке. Изабелла подумала, что никогда раньше ей не доводилось видеть подобного изображения этой канонической сцены. Ни мраморного трона, ни изысканных колонн, ни херувимов, ангелов и парящих голубей. Только тонкие нимбы над головами Святой Девы и Иисуса. Беззубая деревенская девчонка и ее круглолицее дитя. Изабеллу удивил выбор модели. Кем была эта девочка? Тосканской крестьянкой из времен его юности? Его собственной матерью? Странная картина. Мадонна казалась почти ребенком, совсем как Изабелла, только волосы последней были уложены по-взрослому. Обычно художники избирали моделью для Святой Девы богиню Венеру или самых прекрасных и добродетельных женщин в Италии, а иногда мертвенно-бледных, словно бесплотных, фламандских женщин.

— Если эту картину ему заказали, — прошептала Изабелла Галеаззу, — то наверняка заказчик откажется от работы.

— Изображать Святую Деву жалкой простушкой — кощунство, — согласился Галеазз.

— И все же, — продолжила Изабелла, — на ней славное платьице и красивое ожерелье. Только посмотрите, как тщательно художник выписал складки на юбке. Кажется, можно дотронуться и ощутить нежность бархата.

— Но лицо лишено изящества, разве вы не видите? Зачем изображать Святую Деву в виде беззубой и безволосой крестьянки?

«В ней есть своеобразная красота», — собралась было возразить Изабелла, однако спорить не хотелось. Красота эта не походила на красоту Цецилии Галлерани с портрета magistro. Мать и дитя в простой обстановке. Вряд ли Марии и Иосифу в их земной жизни приходилось сидеть на тронах, а херувимы порхали у них над головами. Отбросив все эти возвышенные символы, художник словно говорил, что нет ничего более угодного Богу, чем мать, играющая со своим ребенком. Все традиционные знаки прославления Девы Марии заменило простое чувство, связавшее этих двоих.

В картинах Леонардо было что-то платоновское. Художник стремился изображать простые чувства, некую абсолютную правду, не имеющую ничего общего со слезливыми и ограниченными человеческими ощущениями. Похоже, Леонардо хочет преодолеть обычные представления, чтобы постичь истинную природу чувств. Разве способен смертный достичь божественной ясности? Все картины на религиозные сюжеты строго отделяли божественное от мирского. Изабелла подумала, что Леонардо удалось вдохнуть в смертные формы божественный дух.

И на этой картине в углу виднелась некое загадочное светящееся отверстие.

— Глядите, здесь, как и на портрете Цецилии, на заднем фоне какое-то окно, в котором нет пейзажа, а только свет!

— Возможно, картина не завершена, — предположил Галеазз. — Поэтому у Святой Девы и не хватает зубов и волос, а за окном — пейзажа.

— Стоит ли оскорблять художника подобными предположениями? — Взволнованная и одновременно умиротворенная Изабелла отошла от картины. — А это что за этюды? — спросила она у подмастерья, показывая на стопку набросков на рабочем столе.

Изабелла успела заметить только расправленные крылья. На некоторых набросках крылья нежно обнимали обнаженный женский торс.

— Это лебеди magistro, — отвечал подмастерье.

Он расстелил наброски на столе, чтобы Изабелле было удобно их рассматривать. Белые и черные, громадные и крошечные, рвущиеся в бой лебеди с расправленными крыльями и мирные лебеди на глади пруда. Были также несколько набросков, на которых лебеди совокуплялись с обнаженными женщинами.