Лебеди остаются на Урале

Из-за Девичьей горы выползали темные тучи, сотрясая воздух раскатами грома. Зачастили молнии, осветив силуэты горных вершин, темные пятна пещер и грозные взлеты крутых скал.

Совсем недалеко, ослепив Бурана, ударила молния. Почудился шорох огня, и вслед за ним с грохотом раскололось одинокое дерево, росшее в нескольких десятках шагов от Бурана. По стволу его забегали языки пламени.

— Вот видишь, из-за тебя приходится бежать в такую непогоду.

Смерть прошла рядом, обдав Бурана своим горячим дыханием. Невольно подкосились ноги. Буран сел на землю, прижимая мальчика к груди. «Придется переждать, — говорил он Салавату. — Не следует играть с молнией. Мы с тобой одни в открытом поле…»

Внезапно Бурана охватил страх — не за себя, а за ребенка. Он вскочил. Теперь у него была только одна мысль — укрыться! Поскорее вернуться домой!

И два соперника, один из которых нес на руках другого, побежали в аул.

Ребенок перестал плакать. Он трепетал при каждом раскате грома.

Скорее бы домой!

Ноги скользили, колотилось сердце. А над головой бушевало небо, посылая на землю то огонь, то воду.

Открытая дверь ударяла о косяк, при каждом порыве ветра. Буран плотно закрыл ее и, бережно уложив сына в люльку, разыскал сухие пеленки. Его мучила одна мысль: теперь Салават обязательно заболеет.

— Вот видишь, сынок, как нехорошо ссориться…

И он заплакал скупыми мужскими слезами, и в этих слезах вылилась боль неудач и страданий. А мальчик смотрел на него осуждающе, совсем как взрослый.

3

Милованова сидела за столом, перелистывая коллекторский журнал. Услышав шаги в сенях, она пересела к микроскопу, чтобы вошедший не заметил ее волнения.

— Все смотришь? — спросил Шаймурат, переступив порог.

— Все смотрю…

Милованова улыбнулась. Опять старик начнет расспрашивать: «Правильно ли, что по этим камням историю земли читают? Верно ли, что в Баймаке начали строить новый завод, а под Уфой — другой?»

У Шаймурата резко очерченное лицо: широкий, приплюснутый нос, полукруглая седая борода, глаза прикрыты морщинистыми веками. Присев на край табуретки, он маленькими, как у женщины, руками стал плести кнут из мочала. Сплетет и подарит какому-нибудь деревенскому мальчишке.

Миловановой не мешает шорох мочала. Неожиданно старик спросил:

— Людмилка! Ты все споришь и споришь со всеми. А права ли ты сама?

Людмила Михайловна с испугом взглянула на Шаймурата. Он сидел в прежней позе, ловкими пальцами сплетая мягкие, податливые ленты мочала. В глазах старика застыла веселая искорка, в них были вызов и ожидание.

— Думаю, что права.

— Нет, не права! — настаивает Шаймурат. — Зря ты обижаешь главного геолога!

— Такого обидишь!

— А ты, Людмила, обижаешь… Свадьбу надо отпраздновать…

Не первый раз старик затевает этот разговор. Он по-своему смотрит на человеческие отношения…

— Хватит об этом!

Шаймурат не настаивает. Он сказал то, что хотел. Остальное не его дело.

Немного погодя пришла Камиля, а потом и Белов. Снова все будут сидеть до утра. Долото идет по нефтеносному горизонту, важно не упустить наиболее благоприятный момент для опробования.

Дали пробу с глубины шестисот восьмидесяти метров. Опять известняки с твердыми доломитами.

Перед рассветом поступила еще одна проба.

В этот предутренний час все напряженно работают в «каменной библиотеке». Людмила Михайловна с Камилей окружены колбами и кернами; они опробуют породы кислотой. Изредка с тревогой, не отрываясь от работы, они поглядывают на Белова.

Артем Алексеевич напряженно смотрит в микроскоп. Перед его глазами мелькают тончайшие шлифы. Для него сейчас самое главное — обнаружить признаки нефти в породе.

В окно заглядывает летний рассвет, но никто не замечает наступления утра. Электрическая лампа по-прежнему горит над столом.

Только когда раздался сильный стук в дверь, все подняли недовольные лица. Артем Алексеевич глухо сказал:

— Скажите — меня нет.

Камиля открыла наружную дверь. Перед ней стоял смущенный Буран.

— Вот возьми молоко и хлеб, ты, наверно, проголодалась. Сын спит. Я его накормил и оставил у соседки.

Она прильнула к нему.

— Спасибо, Буран.

Когда она вернулась, то увидела, что Белов и Милованова, стоя близко друг к другу, радостно улыбались. Неужели они смеются над ней? Камиля смущенно осмотрела себя, поправила фартук и платок на голове. Заметив ее смущение, Людмила Михайловна сказала:

— Недаром мы, Камиля, трудились эту ночь.

Она протянула кусок керна с черными маслянистыми пятнами.

Если бы не было Белова, Камиля обязательно бросилась бы на шею Людмиле Михайловне.

— Отдаю команду на опробование, — сказал Белов, обращаясь к девушкам.

Людмила Михайловна подняла глаза на окно. Золотое марево застыло над холмами. Легкие облака кудрявились над рощей стройных берез. Вкрадчиво щебетали птицы, зеленая гладь Белой была совсем спокойной, как будто река еще спала.

4

Всю эту неделю Белов говорил себе: «Держись, Артем, до конца. Трудно тебе, но другого выбора нет. Если хочешь победить — побори свое нетерпение, наберись выдержки».

Сначала его торопил Хамзин.

— По-моему, уже пора опробовать скважину, — говорил он. — Подписать приказ?

Белов отказывался: