Лебединая Дорога

Дед Вышко, степенно работавший ложкой, и стремительно уписывавший кашу внучок тоже потянулись к грибам. Если бы не это, Видга наверняка подумал бы – хотят отравить. Сколько этой гадости он сбил ногами в Торсфиорде и здесь, потому что ели это одни только тролли… да ещё Ас-стейнн-ки…

Видга положил в рот скользкий сизоватый грибок и долго жевал. Какая разница, отрава это или нет.

За его спиной приподнялся Скегги. Испуганно отстранился от Долгожданы, вливавшей ему в рот горячее питьё. И вскрикнул:

– Ты кто? Видга хёвдинг… не уходи без меня… я не хочу…

Видга рванулся к нему из-за стола. Почувствовав его рядом с собой, Скегги, казалось, немного успокоился и принялся послушно глотать. Но потом неожиданно вновь оттолкнул кружку и сел. Маленький, тощий, тщедушный… Что было мочи вцепился он в руку Видги и твёрдо произнёс:

– Халльгрим Виглафссон! Ты, наверное, велишь меня казнить, но всё-таки я скажу!

Нездоровым, горячечным пламенем горели его глаза. И никакая сила не убедила бы его, что Халльгрим был далеко.

Он сказал:

Внемли, Фрейр сражений,
складной скальда речи!
Знай, играть не станет
скальд двумя щитами,
держа нос по ветру!
Если б, недруг ютов,
в буре бычьих копий
ты пил меньше браги,
то решать о важном
ты б не торопился!
Если б, тополь шлема,
об осине злата
ты думал поменьше,
то в бурю кормила,
ёвур, ты б не бросил.
Если б, клён кольчуги,
золото дробящий,
ты лучше знал сына,
то из лодьи кровли
его б ты не выгнал.
Если бы, хозяин
Слейпнира морского,
ты глянул подальше,
сам свой щит надёжный
ты не разрубил бы!

Выговорив всё это на едином дыхании, юный песнотворец без сил рухнул на ложе и тут же уснул, продолжая сжимать руку Видги в своей. Лют подошёл, неся Видге кашу, чтобы тот мог есть, не беспокоя больного.

– О чём это он? – спросил Лют тихо.

Прежде чем ответить, Видга на краткое время прикрыл веками глаза… И разлился перед ним тихий закат, и встрепенулись в тумане белые крылья, и вошёл в уши далёкий тоскующий плач…

Летит, летит над морем одинокая птица, и не у кого спросить, где же берег…

– Чайки плачут по нам над берегом Торсфиорда, – сказал Видга.

Часть вторая До огня и костра

1

Домостройничал в семействе Лют. Всё слушалось его в избе, поднятой, между прочим, его же собственными руками, без сторонней подмоги. Сам выбирал подходящее место, сам клал посередине того места деревянный кружок, испрашивая знамения у Богов. А как забрались под деревяшку муравьи, сам прирезал петуха, сам зарыл в основание дома лошадиный череп. Да и пошёл таскать из лесу загодя приготовленные брёвна, кладя венец за венцом… То-то забот прибавилось тогда Долгождане: не надселось бы на непосильной работе единственное чадо! С неё с одной, с деда да с мальца – какая помощь? Только что надрать на болоте сухого белого мха да проконопатить им стены.

Но Лют без особенных бед насадил на кровлю охлупень. А там понемногу и вселились: на первую ночь заперли в избе курицу с петухом. И когда наутро те встретили их невредимыми, перенесли в новый дом прежнего домового, заманив его в стоптанный лапоть… И разожгли первый огонь от угольев, взятых в старом жилье.

Немало подивился сам князь Чурила Мстиславич, когда ехал однажды лесом и завернул проведать. Игрушечкой стояла новенькая изба, украшенная резными причелинами, творениями деда Вышки. И на тёплой земляной крыше, диво, уже покачивали головками цветы.

– Сам? – только и спросил Чурила. Ибо даже к нему гордый Лют за подмогой не обращался…

Впрочем, жиреть его дому было особенно не с чего. Видга это понял сразу. И на другой же день вытряс перед Лютом свой кошель:

– Просто так жить не стану, дело делать хочу.

Лют тогда подумал, подумал, да и пошёл сватать его к Чуриле Мстиславичу в молодшую дружину… Вернулся довольный: князь не отказал, велел только повременить. Крепко подозревал Видга, что Торлейв конунг советовался с его отцом. Но спрашивать не стал.

Никто ещё не переспорил судьбы.

И опоясал его князь новым мечом, дал копьё, длинный гардский щит и даже коня. Со своим клеймом, со знаками на сбруе: памятуй. И береги…

Вечером, дома, Видга долго разглядывал и гладил новый меч. И Лют впервые увидел на его лице усмешку. Он подошёл, и Видга щёлкнул ногтем по узору, положенному на крестовину и черен. Узор был урманский, заботливо наведенный Людотой по особому княжескому наказу. Видга сказал:

– У нас так украшают только женские застёжки. Добро, пускай это будет женщина… Я стану звать её – Змея…

Лют посмеялся. Синяки у обоих к тому времени начали проходить.