Лебединая Дорога

– Что через Ладогу-то не пошли? – потихоньку смеялся Любочад. – Рюрика забоялись? Ну, ну… Рюрик, он и есть Рюрик, одно слово, сокол яростный. У нас тут раньше как лето, так спасу не было от свеев да датчан. Теперь тихо!

– За что ж не любят его? – спросила Звениславка. – Сама слыхала, бежью люди бегут…

– А за что любить? – удивился артельщик. – Всего ничего в Ладоге живёт, а насолил всем. Он же у себя за морем с дружиной разговаривать привык. Дружине что – куда он скажет, туда и гребёт! А тут вече… Позвали свеев гонять, в Ладоге посадили, а он, того и гляди, весь Верх к рукам скоро приберёт…

Корабли ползли дальше, неторопливо ступал привычный конь, и Любочад наказывал:

– Домой приедешь, батьку за меня поцелуй. Привет ему и Мстиславу-князю от старого Любочада. А Вышате Добрыничу скажи, пускай с лодьями поторопится. Любочад, скажи, спрашивал, что-то припозднился он в нынешнем году.

Викингам волок казался бесконечным. Но всё на свете рано или поздно минует – и хорошее, и плохое… Одолели и волок!

Мореходы расплатились с Любочадом по сговору: отвесили шесть марок серебра. А на прощание устроили пир.

Корабли уже покачивались на воде – эта новая река тоже носила очень трудное имя – Ковжа, – и сундуки с мешками лежали под палубами на своих привычных местах. Садись на скамьи да и отчаливай!

Веселье происходило на берегу. Еду и пиво выставили халейги; Хельги Виглафссон недовольно ворчал – ему казалось, что брат поступал расточительно. Однако Халльгрим не видел нужды скупиться. Миновали волок, а этот волок от самого дома сильно его смущал…

– Может статься, – сказал он Хельги, – что мы ещё вспомним добром этот пир и эту еду. Да и город на озере Весь уже недалеко. Навряд ли Ольгейр ярл запретит нам торговать…

Хельги внезапно рассвирепел:

– Ольгейр ярл! На север его и в горы, этого Ольгейра ярла! С каких это пор мы спрашиваем позволения взять еду, которая нам нужна? Да ещё у вендского ярла!

Халльгрим на него прикрикнул:

– С тех самых пор, как сами превратились в бродяг! И идём просить крова в чужой стране! И ты успокойся, Хельги Виглафссон! Не понимаешь сам, так слушайся и не перечь мне, я этого не люблю. Твой черёд распоряжаться настанет после того, как меня убьют!

Хельги не нашёл слов для достойного ответа. Только плюнул и ушёл к своему кораблю…

Сигурд Олавссон ещё с Невы носил в себе лютую злобу против ижор. Раненый Гуннар уже пытался ходить, да и отплатили за него давно и с лихвой. Но мстил не Сигурд, и оттого зрел в душе ядовитый нарыв. И вот теперь, влив в себя рог, Сигурд стал примечать между артельщиками сероглазого, беленького корела, чей выговор показался ему знакомым. С этим белобрысым они весь волок шли плечо в плечо – однако Сигурд без долгих раздумий бросил рог наземь и пошёл к его костру.

Тот что-то рассказывал сидевшим вокруг, размахивая руками и задорно мешая русские, корельские, северные слова… Артельщики и мореходы навряд ли хорошо его понимали, но хохотали от души. Сигурд подошёл к корелу сзади и взял его за шиворот, так, что затрещала праздничная вышитая рубашка. Хохот стих, корел изумлённо обернулся. Сигурд обозвал его ингром и колдуном, а после спросил, о чём тот так весело рассказывал – может быть, о том, как Халльгрим хёвдинг топил их в Неве?

Оскорблённый корел назвался людиком и пообещал разбить Сигурду нос, если тот впредь ещё раз спутает его невесть с кем:

– Однако, я вижу, ингрикот повыдёргивали вам перья! А если бы ты не был трусом и сунулся к нам, ты точно запомнил бы, как нас называют!

Выслушав это, Сигурд кивнул и с наслаждением замахнулся… но его рука повисла в воздухе. На запястье сомкнулись железные клещи.

– Пойдём-ка со мной, Олавссон, – сказал ему Хельги. Сигурд ушёл за ним в темноту молча, не сопротивляясь. И такой хохот грянул за его спиной – куда там смешным выдумкам корела!

Больше его в эту ночь на пиру не видали. А когда перед рассветом костры погасили и люди начали расходиться, Сигурда обнаружили крепко спящим на палубе красного корабля. Он спал нагишом, завёрнутый в чужое одеяло. Вокруг валялась его одежда, мокрая до последней нитки. Было очень похоже, будто кто-то усердной и решительной рукой охлаждал его пыл.

Пора было трогаться в путь, и Сигурда безжалостно разбудили. Когда он вылез из-под одеяла, Гуннар протянул ему нож – красивый нож в бурых кожаных ножнах.

– Это тебе от того финна в подарок… Он сказал, ты неплохо работал на волоке и понравился ему, но хорошего ножа он при тебе не заметил. Так вот он решил отдать тебе свой.

Первым желанием Сигурда было вышвырнуть непрошеный подарок за борт, под правый берег, в омут поглубже. Но потом он передумал. Разыскал свой ремень и привесил к нему ножны. И принялся одеваться…

20