Лебединая дорога

— Как мыслишь, Добрынич? — спросил молодой князь. Вышата не торопясь встал. Оправил серебряный пояс, двинул сильными плечами под расшитой рубахой, положил руки на гладкую палку.

— Мыслю, зазря в поруб не садят! — сердито прогудел его голос. — Чего уж он тебе, князь, наговорил, я того не слыхал, только думаю, что надобно бы тебе не сюда его вести да нас ни свет ни заря поднимать, а за ворота да в шею! И пусть что хочет Радим, то и творит! Своих полно татей да волочуг…

— А у нас и Любим есть свет Вышатич, — дерзко запустил из дальнего угла веселый молодой голос. Вышата побагровел, стукнул палкой, оглянулся.

— Цыц! — с места обрезал говорившего седоусый Мстислав. — Спросят тебя, петуха, тогда и кукарекать станешь…

Насмешник виновато пробормотал что-то и смолк, а Вышата разгневанно сел.

Людота в отчаянии глядел на князя. Но лицо Чурилы никаких чувств не отражало.

— Еще кто что скажет, смысленые мужи? — спросил он спокойно.

Возле двери мелькнула русая голова. Поднялся Малк Военежич. Не было у него ни прославленных щуров, ни громкого богатства, ни высоких палат. Но Малка в городе любили и слушали охотно.

Он кашлянул, расставил кривоватые ноги, улыбнулся и сказал:

— Что же ты, Вышата, татем на доброго человека? Радима не знаешь? Он и нам с тобой чубы пооборвет, не задумается.

Малк взял себя за вихор, и над лавками пролетел легкий смешок. А боярин продолжал:

— По мне, так пусть бы и остался, какое дело великое. Наедет Радим не наедет, так ведь на то и у нас князь щит, и у них…

Малк сел.

— Блоха блохи не заест, — проворчал кто-то неподалеку от Вышаты. Его кончанский, подпевала верный. Князь, впрочем, и ухом не повел.

— Еще кто, дружина?

Кто-то пожелал прогнать Людоту, кто-то — защитить. Чурила ходил по палате туда и сюда, слушал. Несчастный кузнец то бледнел, то краснел. И те и другие голоса звучали одинаково громко.

Наконец сказали свое слово все, кто хотел. Князь остановился прямо против Вышаты и сказал:

— Стало быть, если по-твоему, Добрынич…

— Взашей! — ответил боярин. Он еще не забыл обиды. Чурила кивнул ему и неожиданно спросил:

— А при тебе ли, Добрынич, твой меч?

Вышата на миг даже растерялся. Но потом ответил с гневом, поднимаясь на ноги:

— А при мне, княже, и могу показать!

Чурила заложил руки за спину. Проговорил миролюбиво:

— А покажи.

Куда клонил треклятый колодезников сын, боярин понять по-прежнему не мог. Но меч вылетел из его ножен с готовностью: смотри, князь, смотрите, добрые люди! Он поднял его в вытянутой руке, чтобы все могли видеть — эта рука еще не дрожала. Да и на меч стоило поглядеть. Сколько лет сопровождал он боярина — закаленный спутник в боях, длинный, тяжелый, с бороздчатым лезвием и плавно закругленным концом… Позолоченная крестовина горела в солнечном луче.

Чурила обернулся к кузнецу:

— А теперь ты покажи, что принес.

Людота вздрогнул, непонимающе вскинул на него глаза. Но тут же спохватился, торопливо завозился со свертком. Мигом упала под ноги рваная тряпка, что-то блеснуло… и в руках беглеца засветилась благородная нагота клинка.

Плетеная сталь переливалась серым атласом, точно шкура ухоженного скакуна. Возле рукояти, вбитые в металл, проступали буквицы:

ЛЮДОТА КОВАЛЬ Из конца в конец по гриднице прокатился сдержанный гул.

— Держи как держишь, боярин! — сказал Чурила Вышате. — А ты, круглицкий, — стукни-ка… да покрепче!

Людота испуганно отшатнулся, замахал на него свободной рукой:

— Да что ты, княже, помилуй! Чурила забрал у него меч, велел отойти.

Именитые мужи вскакивали с лавок, обступали их с Вышатой кольцом.

— Держишь, Добрынич?

Меч свистнул в коротком сильном размахе. Нестерпимо отдался в бревенчатых стенах звенящий удар. И на пол, выложенный квадратиками бересты, с тяжелым стуком рухнули осколки.

В руках у Вышаты остался обрубок не больше ладони длиной.

Одной грудью ахнула дружина. Стали смотреть меч кузнеца. Он блестел как ни в чем не бывало. Людота впервые улыбнулся, отер пот со лба.

— Ну что, — начал было Чурила, но тут вперед протискался суровый одноглазый боец — одет он был в кожу да волокнянину, точно сейчас на рать:

— А ну со мной, князь! Чей лучше!..

Вынул меч и показал на лезвии прославленное рейнское клеймо. Бояре отступили в стороны — шутка ли, два таких бойца, Радогость да Чурила! Людота прижал к груди стиснутые кулаки, в волнении закусил губу.

Вихрем обрушились друг на друга боевые клинки. Снова разодрал уши пронзительный звон… И посыпались вправо и влево чужеязычные буквы — по буковке на кусочке.

Круглое око одноглазого засветилось восторгом. Осиротевшая рукоять полетела в окошко:

— Ну, князь!

— Кольчугу! — разом потребовало несколько голосов. — Кольчугу сюда!..

Чурила поманил отрока, переминавшегося в дверях. Парень кивнул, убежал и вскоре вернулся с толстым березовым чурбаком. Принесли дырявую старую кольчугу, сложили вдвое, бросили на деревяшку.

Князь Мстислав положил ногу на ногу, усмехнулся:

— Что делаем, мужи думающие? Услышат во дворе, подумают, сошлись бояре конец на конец… , Чурила между тем протянул меч Вышате:

— Попробуй, Добрынич. Тебе честь.