Лебединая Дорога

Вышата не торопясь встал. Оправил серебряный пояс, двинул сильными плечами под расшитой рубахой, положил руки на гладкую палку.

– Мыслю, зазря в поруб не садят! – сердито прогудел его голос. – Чего уж он тебе, князь, наговорил, я того не слыхал, только думаю, что надобно бы тебе не сюда его вести да нас ни свет ни заря поднимать, а за ворота да в шею! И пусть что хочет Радим, то и творит! Своих полно татей да волочуг…

– А у нас и Любим есть свет Вышатич, – дерзко запустил из дальнего угла весёлый молодой голос.

Вышата побагровел, стукнул палкой, оглянулся.

– Цыц! – с места обрезал говорившего седоусый Мстислав. – Спросят тебя, петуха, тогда и кукарекать станешь…

Насмешник виновато пробормотал что-то и смолк, а Вышата разгневанно сел.

Людота в отчаянии глядел на князя. Но лицо Чурилы никаких чувств не отражало.

– Ещё кто что скажет, смысленые мужи? – спросил он спокойно.

Возле двери мелькнула русая голова. Поднялся Малк Военежич. Не было у него ни прославленных щуров, ни громкого богатства, ни высоких палат. Но Малка в городе любили и слушали охотно.

Он кашлянул, расставил кривоватые ноги, улыбнулся и сказал:

– Что же ты, Вышата, татем на доброго человека? Радима не знаешь? Он и нам с тобой чубы пооборвёт, не задумается.

Малк взял себя за вихор, и над лавками пролетел лёгкий смешок. А боярин продолжал:

– По мне, так пусть бы и остался, какое дело великое. Наедет Радим не наедет, так ведь на то и у нас князь сидит, и у них…

Малк сел.

– Блоха блохи не заест, – проворчал кто-то неподалёку от Вышаты. Его кончанский, подпевала верный. Князь, впрочем, и ухом не повёл.

– Ещё кто, дружина?

Кто-то пожелал прогнать Людоту, кто-то – защитить. Чурила ходил по палате туда и сюда, слушал. Несчастный кузнец то бледнел, то краснел. И те и другие голоса звучали одинаково громко.

Наконец сказали своё слово все, кто хотел. Князь остановился прямо против Вышаты и сказал:

– Стало быть, если по-твоему, Добрынич…

– Взашей! – ответил боярин. Он ещё не забыл обиды. Чурила кивнул ему и неожиданно спросил:

– А при тебе ли, Добрынич, твой меч?

Вышата на миг даже растерялся. Но потом ответил с вызовом, поднимаясь на ноги:

– А при мне, княже, и могу показать!

Чурила заложил руки за спину. Проговорил миролюбиво:

– А покажи.

Куда клонил треклятый колодезников сын, боярин понять по-прежнему не мог. Но меч вылетел из его ножен с готовностью: смотри, князь, смотрите, добрые люди! Он поднял его в вытянутой руке, чтобы все могли видеть – эта рука ещё не дрожала. Да и на меч стоило поглядеть. Сколько лет сопровождал он боярина – закалённый спутник в боях, длинный, тяжёлый, с бороздчатым лезвием и плавно закругленным концом… Позолоченная крестовина горела в солнечном луче.

Чурила обернулся к кузнецу:

– А теперь ты покажи, что принёс.

Людота вздрогнул, непонимающе вскинул на него глаза. Но тут же спохватился, торопливо завозился со свёртком. Мигом упала под ноги рваная тряпка, что-то блеснуло… и в руках беглеца засветилась благородная нагота клинка.

Плетёная сталь переливалась серым атласом, точно шкура ухоженного скакуна. Возле рукояти, вбитые в металл, проступали буквицы:

ЛЮДОТА КОВАЛЬ

Из конца в конец по гриднице прокатился сдержанный гул.

– Держи как держишь, боярин! – сказал Чурила Вышате. – А ты, круглицкий, – стукни-ка… да покрепче!

Людота испуганно отшатнулся, замахал на него свободной рукой:

– Да что ты, княже, помилуй!

Чурила забрал у него меч, велел отойти. Именитые мужи вскакивали с лавок, обступали их с Вышатой кольцом.

– Держишь, Добрынич?

Меч свистнул в коротком сильном размахе. Нестерпимо отдался в бревенчатых стенах звенящий удар. И на пол, выложенный квадратиками бересты, с тяжёлым стуком рухнули осколки.

В руках у Вышаты остался обрубок не больше ладони длиной.

Одной грудью ахнула дружина. Стали смотреть меч кузнеца. Он блестел как ни в чём не бывало.

Людота впервые улыбнулся, отёр пот со лба.

– Ну что, – начал было Чурила, но тут вперёд протискался суровый одноглазый боец – одет он был в кожу да волокнянину, точно сейчас на рать:

– А ну со мной, князь! Чей лучше!..

Вынул меч и показал на лезвии прославленное рейнское клеймо. Бояре отступили в стороны – шутка ли, два таких бойца, Радогость да Чурила! Людота прижал к груди стиснутые кулаки, в волнении закусил губу.

Вихрем обрушились друг на друга боевые клинки. Снова разодрал уши пронзительный звон… И посыпались вправо и влево чужеязычные буквы – по буковке на кусочке.

Круглое око одноглазого засветилось восторгом. Осиротевшая рукоять полетела в окошко:

– Ну, князь!

– Кольчугу! – разом потребовало несколько голосов. – Кольчугу сюда!..

Чурила поманил отрока, переминавшегося в дверях. Парень кивнул, убежал и вскоре вернулся с толстым берёзовым чурбаком. Принесли дырявую старую кольчугу, сложили вдвое, бросили на деревяшку.

Князь Мстислав положил ногу на ногу, усмехнулся:

– Что делаем, мужи думающие? Услышат во дворе, подумают, сошлись бояре конец на конец…

Чурила между тем протянул меч Вышате:

– Попробуй, Добрынич. Тебе честь.