Лебединая песнь. Страна мертвых

Джош увидел выражение ужаса, застывшее на лице водителя; солдат инстинктивно вытянул руки, как бы сдерживая металл своими мускулами и костями. Несущийся грузовик и «Джип» врезались друг в друга, и вес грузовика выпихнул более легкую машину через оградительный барьер и подтащил к кромке обрыва, как наковальню. Джош выглянул через ограду как раз вовремя, чтобы увидеть человеческие тела, выброшенные без опоры в воздух; раздался хор высоких воплей, и потом тела исчезли в обрыве, и «Джип», а может грузовик взорвался в вспышке пламени и черного дыма.

У Джоша и Робина не было времени, чтобы осознать, насколько близко они были к тому, чтобы совершить такой же полет. Джош все еще сжимал в руках автомат, а Робин держал 9¤мм револьвер с четырьмя патронами. Итак, остаток пути им придется пройти пешком, и нужно спешить. Джош шел, его сапоги буксовали в истерзанной поверхности земли; Робин следовал за ним, поднимаясь по направлению к месту проживания Бога.

ГЛАВА 92 МАШИНА

Сразу после пощечины Друг вцепился рукой в воротник человека, подтаскивая его ближе. «Бог» носил грязные лохмотья синей клетчатой рубашки и брюки цвета хаки под пальто. На его ногах были кожаные мокасины и изумрудно-зеленые носки. Сестра поняла, что такой неопрятный, с дикими глазами человек мог бы превосходно вписаться в уличную толпу Манхеттена до семнадцатого июля.

— Я мог бы сделать тебе очень плохо, — прошептал Друг. — О, ты даже не знаешь, как плохо я мог бы тебе сделать…

Мужчина собрал слюну и плюнул в восковое лицо Друга.

Друг отшвырнул его на землю и ударил по ребрам.

Мужчина скорчился, пытаясь защитить себя, но Друг продолжил в бешенстве бить его. Он вцепился «Богу» в волосы и двинул кулаком в его лицо, сломав нос и разбив ему нижнюю губу; потом он опять поднял «Бога» вверх и держал так, чтобы остальные могли его видеть.

— Посмотрите на него! — орал Друг. — Вот вам Бог! Он сумасшедший старик, у которого дерьмо вместо мозгов! Я приказываю, смотрите на него!

Он схватил мужчину за бороду и повернул его окровавленное лицо к Свон и Сестре.

— Он — ничто!

И, еще раз ударив его, Друг погрузил свой кулак глубоко ему в живот, но держал его прямо, даже когда колени у того подогнулись. Друг снова начал избивать его — но спокойный, ясный голос сказал:

— Оставь его в покое.

Друг заколебался. Свон стояла во втором «Джипе», дождь стекал по ее лицу и волосам. Она не могла видеть, как избивают старика, и не могла сидеть молча.

— Дай ему уйти, — сказала она.

И человек с алым глазом скептически улыбнулся.

— Ты меня слышал. Убери свои руки от него.

— Я сделаю так, как пожелаю! — проревел он и положил свои пальцы на щеку мужчины.

Его ногти начали разрывать кожу.

— Я убью его, если захочу!

— Нет! — запротестовал Роланд. — Не убивай его! Я имею в виду… Мы должны найти черный ящик и серебряный ключ! Вот для чего мы сюда приехали! Ты сможешь убить его потом!

— А ты не советуй мне, что делать! — заорал Друг. — Это моя вечеринка!

Он бросил вызывающий взгляд на полковника Маклина, который не делал ничего кроме того, что сидел и невидяще смотрел вперед. Потом взгляд Друга встретил глаза Свон, и их взгляды сплелись.

За секунду он успел в безмолвной схватке увидеть себя ее недрогнувшими глазами: уродливое, ненавистное созданье, маленькое лицо спрятано за огромной маской дня всех святых, как рак под марлей. Она меня знает, подумал он, и осознание этого факта заставило его испугаться, совсем как он тогда испугался стеклянного кольца, когда оно почернело в его руке.

И еще что поразило его, так это воспоминание о предложенном яблоке и его желание принять его. Слишком поздно! Слишком поздно! Он увидел, только за одно мгновение, кем и чем он был, и в этом коротком отрезке времени, когда он познавал себя, также и в том пути, который он проделал задолго до этого. Чувство отвращения к самому себе раскручивалось внутри него, и внезапно он испугался, что собирается увидеть и понять слишком много, и это приведет к тому, что он начнет расползаться, как старый костюм, и его унесет ветер.

— Не смотри на меня! — застонал он.

Его голос пронзительно визжал, и он поднял одну руку, чтобы заслонить свое лицо от нее. Прикрытые рукой, его черты вспенились, как грязная вода, побеспокоенная камнем. Он все еще чувствовал ее, вытягивающую из него силу, как солнечный свет вытягивает влагу из гнилого бревна. Он швырнул «Бога» на землю, отвернулся прочь, чтобы не показывать всем свое лицо…

К нему возвращалась вся правда: не он заставлял ненавидеть — она! Она была врагом и разрушителем всего созданного, потому что она…

Слишком поздно! Слишком поздно! — думал он, отступаясь.

Потому что она хотела продлить страдания и несчастья человечества. Она хотела дать им фальшивую надежду и следила за ними, когда надежда разрушалась. Она была…

Слишком поздно. Слишком поздно!

Она была худшим проявлением зла, потому что она прятала за добротой жестокость и любила ненавидя, и слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно, прошептал он, и у него опустились руки.