Лебединая песня

Аделаиде стало его жалко. Она вдруг вспомнила, что он всегда, на всех совещаниях в гороно норовил устроиться рядом с нею, перед уходом подавал ей пальто и даже пару раз увязывался провожать под какими-то смехотворными предлогами.

—Хотите винограду? – предложила она, улыбнувшись.

—Э... да. Очень хочу. Спасибо огромное. Да. Очень... Изумительно вкусно!

Отвернувшись от пожиравшего виноград музыканта, Аделаида поискала глазами Карла. Это оказалось нетрудным – и не только из-за его роста, но еще и потому, что там, где он находился, толпа, как обычно, была гуще всего.

Держа в руке бокал с минеральной водой, Карл оживленно болтал с мэром. Мэр, всегда такой величественный и недоступный, сегодня явно качнулся в сторону демократизма. Судя по его виду, он был близок к тому, чтобы начать рассказывать анекдоты. Приближенные и заместители мэра (мужчины) исполняли роль античного хора. Передовая педагогическая общественность (женщины), выпив и закусив, строила мужчинам глазки и смеялась мелким грудным смехом.

Поймав взгляд Аделаиды, Карл подмигнул ей. Или, возможно, ей так показалось. Во всяком случае, и он, и мэр вдруг замолчали и уставились на нее, а потом мэр сделал знак одному из приближенных.

Приближенный поспешно выбрался из толпы и рысцой подбежал к стоящей у окна Аделаиде.

Выслушав сказанное ей, Аделаида пожала плечами, отложила недоеденный бутерброд и двинулась в указанном направлении. Следом, поспешно заглотав последнюю виноградину, двинулся и директор музыкальной школы, однако был остановлен приближенными и вежливо отведен к закусочным столам, где еще оставалось несколько бутербродов с сыром.

– Что же это вы, Аделаида Максимовна, не осведомили меня о ваших новых обстоятельствах? – с ласковой укоризной спросил мэр.

– О каких обстоятельствах? – поразилась Аделаида. В ее голове вспыхнули, пронеслись и рассыпались искрами несколько самых невероятных предположений.

– Ну как же, – усмехнулся мэр, – или, по-вашему, я не должен знать, что этой осенью господин Роджерс вновь посетит наш город, и, в частности, вашу школу, и привезет с собой всю лицейскую баскетбольную команду? Для соревнований и установления дружеских международных связей?

– Ах, это... ну да, конечно... извините, Иван Семеныч.

Мэр нагнулся к ней и заговорщически прошептал:

– Придется-таки отремонтировать ваш спортзал, Аделаида Максимовна. Поздравляю. Добились своего. А я вас, признаться, недооценивал... Так вот, – произнес мэр вслух, отворачиваясь от Аделаиды, – о чем я? Ах да, приходит, значит, Штирлиц к Мюллеру и говорит...

Аделаида потихоньку отползла за спины и вернулась к своему подоконнику.

Праздник между тем продолжался. В толпе отсмеялись последнему рассказанному мэром анекдоту и налили себе еще по бокалу. Директора музыкальной школы вытащили из-за стола, дали в руки аккордеон и велели грянуть «нашу любимую».

– Огней так много золотых... – высоким, нежным тенором повел музыкант, и могучий, слаженный хор учительских голосов подхватил:

– На улицах Саратова-а-а...

– Хорошо поют, – одобрил Карл, усаживаясь на подоконник рядом с Аделаидой.

Аделаида опустила голову.

– Спасибо тебе… за спортзал, – чуть слышно из-за пения произнесла она.

– Не за что, – сказал Карл, оглядываясь по сторонам, – кажется, где-то здесь был виноград.

Аделаида опустила голову еще ниже.

– Ну, ты же ушел... и я подумала... в общем...

– Так, – сказал Карл некоторое время спустя, – значит, пока я добывал для тебя спортзал, ты скормила мой виноград этому... баянисту?

Аделаида закрыла лицо руками и всхлипнула.

– Никогда больше так не делай, – сказал Карл.

– Не буду, – клятвенно пообещала Аделаида. Она приготовилась всхлипнуть еще раз, но, взглянув на него сквозь раздвинутые пальцы, не выдержала и прыснула.

А потом они стали осторожно пробираться к выходу.

– Зачем вы, девочки, красивых любите.. – с искренним, неподдельным чувством выводил им вслед аккордеон.

* * *

... – Карл?

– М-м?

– Карл, а ты в самом деле приедешь к нам осенью?

Карл зевнул и приоткрыл один глаз.

– Если меня пригласят.

Аделаида перекатилась на живот и ткнулась холодным носом ему в щеку.

– Если пригласят... лето без тебя покажется мне вечностью!

– Почему – без меня? – удивился Карл. – Июль мы проведем в Альпах, а в августе поедем в Париж. Хотя, – поправился он, заметив выражение ее лица, – в Париж лучше ехать зимой, в августе там будет слишком многолюдно.

– Подожди, – Аделаиде удалось выдохнуть застрявший в горле воздух, – о чем ты говоришь? Какой Париж?

– Ну, не хочешь в Париж, поедем в Ниццу, – сонно пробормотал Карл, поворачиваясь на другой бок.

Аделаида изо всех сил ущипнула себя за руку. Было больно. Она определенно не спит. Тогда что же, у нее начались галлюцинации? На почве переутомления и нервного напряжения? Нет, конечно, за дни... что там, за часы такого переутомления она с радостью заплатила бы годами жизни, но галлюцинации – это уж слишком. Но не мог же он в самом деле это сказать, да еще таким небрежным, спокойным тоном, как нечто само собой разумеющееся... Или мог?

– Карл?

Карл не отозвался. Он спал.