Лебединая песня ГКЧП

Откровенность, с которой Михаил Сергеевич рассказывал, как подбиралась кандидатура, меня подкупила. Все те тревоги, которые у меня были и которые, конечно, сохранялись, как бы отошли на второй план перед человеком, который верит в меня, ждет моей помощи, надеется, что я соглашусь, не посмею выдвигать какие-то условия. И рассчитывает, что не ошибается во мне, ибо большинство его сподвижников, политических советников такого же мнения. Это для меня в чисто психологическом плане было решающим моментом. Я согласился.

Вообще я не раз испытывал на себе и раньше, и в дальнейшем влияние Горбачева. Стоило с ним поговорить 10–15 минут, как сомнения по труднейшему вопросу развеивались. Я не отношусь к людям, которые легко поддаются чужому влиянию. Отец у меня украинец, и я бываю человеком достаточно упрямым. Даже, может быть, излишне. Но всякий раз я попадал под влияние Горбачева. Он быстро располагал к себе, вызывал большое доверие.

Но в беседе я сразу усомнился в одном: надо ли спешить разделять Гостелерадио на две корпорации. Есть немало структурных подразделений Гостелерадио, которые никак не делятся, их невозможно раздробить. Не делится Останкинский телерадиоцентр. Он сконструирован, спроектирован и построен как единый телерадиоорганизм, который не поделишь на какие-то отдельные технические системы. Есть особая и сложная структура материально-технического обеспечения. Техническое управление и его службы тоже никак нельзя поделить. Я уже не говорю о наших печатных органах, нашем журнале, газетах. Это все принадлежит одному Гостелерадио.

Выслушав мои сомнения, он сказал:

— Ну, вы с Примаковым (он доверил ему дальнейшую работу, связанную с реорганизацией Гостелерадио, оказанием мне помощи, консультаций), значит, и посмотрите еще раз. Но сразу скажу: полномочий у тебя добавится. Ты будешь в ранге министра.

В ответ я поблагодарил Горбачева. Но попросил не принуждать меня участвовать в заседаниях правительства. Мне важно иметь определенную свободу, независимость, к тому же я — народный депутат СССР от Союза журналистов СССР. А министр автоматически лишается депутатского звания. На это он сказал:

— Ну, я тебя в этом поддержу. Но ранг министра и соответствующую зарплату тебе установят, но это все разрешится в рабочем порядке.

В тот же день я встретился с Евгением Примаковым. Президент ему позвонил предварительно, сказал: «Вы там пообсуждайте». Мы с Евгением Максимовичем не только детально пообсуждали все, но и даже затронули некоторые кадровые проблемы: кто бы мог быть первым заместителем, заместителями. Примаков был все-таки сторонником того, чтобы иметь две самостоятельные корпорации — отдельно телевизионную, отдельно радийную. У него был даже рисунок общей структуры для телевидения и радиовещания. Он считал, что человек, который будет отвечать за работу телевидения, мог бы одновременно быть и председателем, руководителем некоего объединения, скажем, Всесоюзного совета по телевидению и радиовещанию. Но в тот день ни Примакову, ни мне не было ясно до конца, какой должна быть новая организация. Так с рисунками Примакова я и отправился домой, стал размышлять, понимая, что все приобретает необратимый характер.

Мне не раз доводилось в жизни встречаться с Евгением Примаковым. Одно время сошлись близко— все-таки оба журналисты. И вот что скажу: это удивительно уравновешенный, мудрый, проницательный политик и очень верный в жизни человек.

А вечером из программы «Время» я узнал о том, что назначен председателем Гостелерадио СССР. Однако прошла целая неделя, прежде чем меня официально представили в этой должности коллективу работников телевидения и радиовещания.

Такого раньше не бывало. Представление нового руководителя коллективу обычно происходило через день-другой после опубликования указа.

В назначенный час на Пятницкой, где находилась штаб-квартира Госкомитета, собирали членов коллегии, руководителей служб и подразделений, главных редакторов телевизионных и радиоредакций, других ответственных лиц, и кто-либо из высшего политического руководства страны представлял нового председателя. Когда в начале 1986 года С. Г. Лапина, к которому я относился с огромным уважением, сменил Александр Никифорович Аксенов, человек кристальной чистоты, глубокой порядочности и, я бы сказал, пронзительной совестливости, его представлял член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев. Ненашева Михаила Федоровича, знаю по рассказам, представлял Вадим Андреевич Медведев, тоже член Политбюро, секретарь ЦК КПСС по идеологии. А когда пришел черед представлять меня, случилась какая-то заминка. Что там происходило в верхах, какие партийно-государственные заботы сдерживали мое представление, не знаю. Об этом я тогда не думал.

Я ходил на работу в ТАСС, вел планерки, потихоньку сворачивал собственные дела и, конечно, не оставлял без внимания задуманные и начатые проекты. Но от этой заминки и начавшейся вокруг моего имени политической возни на душе становилось скверно.