Лебединая песня: Несобранное и неизданное

Нарцисс!.. В нем явь и сон сближает миф двойной.
Взлелеянный мечтой, поднесь неистребленной.
И в сказке чувствую я думой углубленной,
Как эхо, истину загадки основной.

Непонятый Нарцисс! Он не гордец смешной,

Плененный чарами красы самовлюбленной…
О, нет. В себе самом природы раздробленной
Распад преодолел он в косности земной.

Завет великий скрыт в оправе небылицы,

Как жизнь зародыша внутри яйца-гробницы:
Пусть замкнут внешний мир, как тесное кольцо,

И пусть мы пленники в кругу его границы,

Но в нем начертано чудесное лицо –
Изысканный Нарцисс, единый и двулицый.

24 июля 1939 Нью-Йорк

I

С утра был ярок день. И к полдню стало душно.
Я шел по городу… без цели… наобум…
О стены жаркие плескался жизни шум,
Вокруг меня толпа кишела равнодушно.

А небо в высоте синело так воздушно;

Сквозили облака… Казалось, сразу к двум
Мирам я примыкал: за роем светлых дум
По небу, сын земли, я следовал послушно.

И вдохновение натягивало лук…

Уж не людских шагов я слышал дробный стук –
В ушах сонет звучал торжественно и четко.

Я шел, как будто влек стиха желанный звук,

И вышел к площади, где в сквере за решеткой
Фонтаном выведен подземный акведук.

II

Цистерна плоская; гранитная скамья,
Где можно отдохнуть, где, праздностью влекомый,
Прочтет случайный гость пророка стих знакомый
В поминной надписи, как это сделал я.

И скупо по стене бессильная струя

Из медной пасти льва сочится в водоемы,
Где, брызжа, плещется и млеет от истомы
Крикливых воробьев проворная семья.

А наверху стены, склонясь на камень гладкий

И бронзовых одежд своих рассыпав складки,
Застыла женщина… Не нимфа ли ручья?..

Не знаю почему, но странный трепет сладкий

Я в сердце ощутил, как будто грудь моя
Взволнована была присутствием загадки.

III

Я у фонтана сел, исполнен грез неясных…
Вязали женщины, дремали старики
И дети бегали, кружась, как мотыльки,
У вылощенных плит, бесчувственно-безгласных.

Теснились голуби на лапках ярко-красных

И ждали хлебных крох от дарственной руки;
Вокруг своих подруг вертелись, как волчки,
Надутые самцы в томлениях напрасных.

Под воркованье их, вблизи моей скамьи,

Я глубже уходил в мечтания свои;
Мой взор недвижный был прикован к нимфе-деве…

Мне душу усыплял чуть слышный плеск струи…

И в шуме смешанном, на солнечном пригреве,
Мне снился давний сон, живой в небытии.

IV