– Извини, как это не обращать, если она мальчишку обижает. Я же к твоим детям со всем сердцем отношусь, не считаю их за чужих.
– Ты – совсем другое дело. Я – тоже. А вот она – это моя боль и несчастье, не хочет она счастья для меня, как я вижу. – Заплакала вначале тихо, а потом зарыдала в голос Надежда.
В это время дверь из сеней отворилась и на пороге появилась незабвенная теща с обиженным и сердитым лицом. Из-за ее спины выглядывала черноокая и набычившаяся, враждебно поглядывающая на Славкиного отца тетка Надежды, приехавшая из Томска погостить к сестре и сразу после ее рассказа взявшая выгодную для себя сторону в разгоравшемся конфликте. Опытные бестии знали, как посеять семена недоверия и разжечь пламя внутри новообразованной семьи, били в самое больное для Славки, его отца и мачехи.
Посмотрев на распоясавшихся пожилых женщин, не выбиравших выражений и явно провоцировавших его, отец не выдержал и в свою очередь высказал им в лицо что-то неприятное и резкое. От чего те вначале оторопели и, словно воды в рот набрали, а потом разразились невиданной бранью. Отец понял, что их не переубедить и говорить с ними далее о чем бы то ни было совершенно бессмысленно. Когда они удалились, он попросил Надежду собрать его вещи, а сам вышел с сыном из почерневшего от времени и человеческих страстей дощатого дома, построенного на шахтерской улице еще в двадцатые годы прошлого века. Затем направился с сыном в общежитие, где за ними сохранялась их меблированная комната с установленным в ней по его просьбе цветным телевизором. Комендант общежития, в прошлом шахтер, потерявший во время обвала в забое руку, пошел навстречу. После статьи Декабрева в городской газете о проблемах безопасности на шахтах, о чем местные журналисты даже боялись заикаться в прессе, он зауважал его. А когда отец Славы заступился в печати за несчастных нервно-психических больных из расположенного в городской черте психо-неврологического диспансера – еще больше. Ведь их нещадно эксплуатировали на разгрузке товарняков или заставляли в тайге с колотушками в руках залазить на высокие кедры и сбивать шишки с орехами, отчего некоторые из них, срываясь вниз, получали увечья или тяжелые травмы. Он понял, что Декабрев легких дорог в своей жизни не выбирает, ведет непримиримую борьбу с человеческой жестокостью и несправедливостью, существующей в обществе. Таким людям живется не просто, но они, как надежда на лучшую жизнь, нужны людям, которых привыкли держать за "винтики" или какую-то мошкару, надоедающую начальству своими жалобами и заботами. Отец Славы работал в газете заведующим отделом писем и жалоб, и к нему народ за помощью и поддержкой, почувствовав в нем настоящего журналиста и человека, валом валил. Декабреву было трудно и хлопотно от такой жизни, но он получал от нее удовлетворение и человеческую благодарность, был по-своему счастлив. Слава и кое-что просветлявший в его голове насчет отца дядя Володя это видели. Как видели и другое – как после вызовов на ковер в горком партии или в горисполком, в кабинет главного редактора за смелые статьи он, словно сжимался от душевной и физической боли и серел лицом. Владимир Федорович, сам немало испытавший на своем веку, наполучавшийся шишек от чиновников-номенклатурщиков, сразу понимал, что к чему и вытаскивал отца и Славку, как только подходили выходные, на очередную прогулку в тайгу.
Однажды, когда доехали на автобусе до шахты "Таежная" и прошли мимо нее по проселочной дороге до небольшого озерца, поросшего по берегам молодым, почти сиреневого цвета лозняком и подростом осин, они нечаянно набрели на громадного сохатого. Чуть поодаль в зарослях стояли, лакомясь молодыми ветками и листвой, взрослая лосиха и лосенок. Легкий ветерок дул с их стороны, поэтому они сразу не учуяли появление людей, и Славка, как завороженный, осторожно остановленный дядей Володей, смог наблюдать за этой свободной и, как ему показалось, счастливой лесной семьей. Особенно любопытно было наблюдать за полугодовалым лосенком, все еще искавшим сосцы под брюхом у матери и тыкавшимся в коричневато-розовое вымя матери своей тупой мордочкой.
– Ты посмотри, какие у них глаза, почти человеческие, сколько в них настороженности и тепла. Посмотри, как лосиха смотрит на своего сынка! – Изумленно и восторженно подсказывал Славе полушепотом дядя Володя. – Ну, живые души, живые они и есть. Не понимаю, как таких можно убивать, решительно не понимаю, словно люди и звери поменялись местами и своим предназначением.
– О чем это ты? – Тоже полушепотом спросил его отец.
– Да поговаривают, что совсем неподалеку в тайге лосей буквально истребляют местные начальнички. Без всяких лицензий ведут отстрел. Бают, даже бункер какой-то в тайге построили с холодильником, чтобы хранить в нем туши убитых лосей. Потом их разделывают, рубят на куски и отвозят на продажу в магазины.