Лебединый трон

Летия достает серый атласный халат; я просовываю в него руки и застегиваю пуговицы, пока она оборачивает пояс вокруг моей талии.

– Этого достаточно, – Люсьен берет меня за руку и быстро идет; мне приходится бежать, чтобы не отстать от него.

– Вы все еще не сказали мне, что происходит.

– Наказание. Королевский двор был вызван на арену, чтобы стать свидетелем.

– Наказание? По какой причине? И кто же это?

– Скоро все узнаете, – он резко останавливается в коридоре, оглядывается по сторонам и берет меня за плечи. – Что бы вы ни увидели, Адерин, ничего не говорите и не делайте. Не реагируйте вообще, – он так крепко сжимает мои плечи, что мне больно. – Пожалуйста, обещайте мне.

– Я обещаю.

Приближаются голоса. Люсьен снова хватает меня за руку, и мы спешим вперед. Все больше и больше людей присоединяются к нам, все двигаются в одном направлении.

Наконец мы выходим на открытый прохладному утреннему воздуху балкон с перилами. Балкон тянется вдоль одной стороны цитадели, а тот, что поменьше, но более высокий, стоит под прямым углом к нему. Оба окна выходят на открытое пространство: на природный, покрытый травой амфитеатр на склоне горы, той, на которой построен дворец. Бескрылые слуги, работающие в цитадели, толпятся за заборами, окружающими арену на земле. Сама арена в данный момент пуста. Но мой взгляд прикован к двум высоким каменным колоннам с различными металлическими кольцами и наборами кандалов, свисающими по бокам.

Я крепче сжимаю руку Люсьена. Он пытается протолкнуться к дальнему концу балкона сквозь толпу, которая продолжается за амфитеатром. Но прежде чем мы туда добираемся, кто-то зовет меня по имени.

К нам подходит слуга и кланяется.

– Ваша Светлость, Его Величество просит вас присоединиться к нему в королевской ложе.

Я медленно поворачиваюсь и вижу, что король наблюдает за мной, Одетта и Арон рядом с ним. Он зовет к себе. Отпустив Люсьена, я присоединяюсь к ним на маленьком балконе.

Король энергично кивает.

– Совершенно верно. Подойди и встань здесь со своими кузенами, – он проводит рукой по изгибу моей спины, когда я прохожу мимо, и я задерживаю дыхание, чтобы не вздрогнуть. Глаза Одетты покраснели.

Арон шепчет мне на ухо:

– Помни, кузина, здесь нет никаких секретов.

– Что ты такое говоришь, сын мой? – король наклоняется ближе.

– Просто пожелал своей кузине доброго утра, отец.

– И это действительно прекрасное утро. Хотя, возможно, не для всех. Мы здесь, чтобы увидеть наказание за измену, племянница. Измена ведет к нестабильности, а нестабильность угрожает всему королевству. Скажи мне, дорогая, ты когда-нибудь слышала, чтобы дворянам подрезали крылья?

– Нет, дядя.

– Это устаревшее наказание. Но Сигнус I решил сохранить его, когда реформировал кодекс чести. А вот и негодяй.

Из комнат под балконом появляются темные стражники. А между ними, склонив окровавленную голову, стоит лорд Хоукин.

Я прикусываю губу, но мой пульс бьется так сильно, что я уверена, король в состоянии услышать его. Один из охранников отдает честь балкону.

– Мне зачитать обвинение, Ваше Величество?

Король машет рукой в знак согласия, и стражник разворачивает свиток.

– Риз, лорд Хоукин, обвиняется в злонамеренной агитации против короны и сотрудничестве с иностранными агентами. Признавшись в том же, он настоящим приговаривается к обрезанию крыльев.

– Вам есть что сказать, лорд Хоукин? – спрашивает король. – Мы выслушаем вас, если вы хотите попросить пощады.

Хоукин поднимает голову, хотя, кажется, ему трудно сосредоточиться на королевской ложе.

– Я старик, Ваше Величество. Я хорошо служил королевству. Я ничего не говорил… ничего, кроме правды. Если бы я говорил не с теми людьми, истинный король простил бы мне мою неосторожность…

– Достаточно, – король машет рукой, и Хоукину затыкают рот кляпом. – Приведите приговор в исполнение.

На главном балконе пожилая женщина – жена лорда Хоукина? – начинает умолять о помиловании, но никто не обращает на нее ни малейшего внимания. Охранники приковывают плечи и запястья Хоукина к столбам, растянув его руки между ними. Еще двое стражников выходят вперед с зажженными факелами, а третий – с топором. Дым от факелов поднимается вверх; от его запаха у меня сводит живот. Я хочу ухватиться за перила перед собой, чтобы удержаться, но Люсьен велел мне не реагировать…

Пальцы Одетты внезапно сплетаются с моими. Внезапная вспышка любви к кузине успокаивает меня; мы держимся за руки, скрывая их в складках платьев.

– Выше нос, мои дорогие, – бормочет король. – Мы, по крайней мере, окажем лорду Хоукину любезность и уделим ему все свое внимание.

Я поднимаю голову и смотрю на клочок земли прямо перед тем местом, где прикован Хоукин, чтобы не лицезреть то, что сейчас произойдет.

Но я все еще слышу. Я слышу, как он стонет от ужаса. Я слышу его вопли агонии, когда ему отрубают обе руки. Вопли, которые раздаются снова и снова, эхом отражаясь от склона горы, когда обрубки прижигают.

Внезапно крик обрывается. Раздается долгий, протяжный хрип, а затем тишина, и вонь крови и горелой плоти поднимаются вверх по ветру.