Лебяжье ущелье

В законных детях Строганцеву не повезло. Его любимица, младшая дочь Любочка, умерла от воспаления легких, простудившись на последнем масленичном балу. Эта смерть так потрясла среднюю сестру, Веру, что тем же постом она высказала желание постричься в монахини, заявив отцу, что то была ее давняя и заветная мечта. Татарский граф воспротивился, но Вера была упряма и стала-таки Христовой невестой, унеся в обитель свое приданое.

– И будет с тебя! – напутствовал ее отец. – Чтобы мое наследство попам досталось? Не попущу!

Старшая дочь, Софья Ильинична, насмешливая красавица, тоже сторонилась искателей ее руки, а ведь какие женихи ее добивались! Нет, все марала красками холсты да выписывала из-за границы книги. Хорошему же учили ее эти книги, нечего сказать! Гордячка Софья сбежала из отчего дома, да с кем – с художником, бездарным мазилой, с каким-то итальянцем, которого черти занесли в Москву! Отец послал ей вслед проклятие, но та и ухом не повела, вот как взбесилась на своих художествах девка, что даже наследство – громадное состояние – ей стало не надобно!

О незаконной дочери граф Строганцев вспомнил только в возрасте восьмидесяти лет, когда его разбил паралич. Он не мог ходить, был прикован к постели, но голова работала ясно. Многое переворошил он в памяти за время вынужденного бездействия, и понял, что сильно виноват перед своей давнишней любовницей, которой к тому моменту уже не было в живых. Но ведь осталась девочка, дочь, которую он видал только раз, когда она родилась! Не время ли признать ее законной наследницей всего состояния, принять в дом, обласкать и дать все, чего она заслуживает по своему рождению? Как ее назвали? Маргарита! В воображении старого графа далекая дочь представала красивой юной девушкой, похожей на ее мать в молодости, которая скрасит своей заботой его последние дни.

Не теряя время даром, он отдал распоряжения относительно наследства и послал за дочерью в пензенскую деревушку. Однако татарский граф не дождался Маргариты. Он умер с улыбкой на устах… Пожалуй, он умер счастливым. Приезд дочери разочаровал бы его. Марфа-Маргарита не была ни красивой, ни уж тем более юной. Ей уже исполнилось тридцать пять лет, и на Клотильду она походила не более чем сам Строганцев – на Аполлона Бельведерского. Сходство с отцом еще усилилось с годами, у Маргариты было скуластое лицо, раскосые темные глаза, желтоватая кожа. В деревне она много времени проводила на солнце, и солнце обожгло ее, сделав девушку чернавкой. Несмотря на такую огорчительную внешность, она, пожалуй, могла казаться симпатичной. Выросшая на лоне природы, вдали от людей, вне светского круга, который по-своему уродовал человеческую красоту, рано приучая жить в неискренности и равнодушии, Маргарита была непосредственна и смела в обращении. От нее веяло первозданной свежестью. Она ничего не читала, не видела театра, не слышала других напевов, кроме самых простонародных, в общем, была, как говорится, табула раса, но обладала таким живым умом, такой остротой восприятия, что могла бы в своем кругу (да при своих деньгах) прослыть очаровательной оригиналкой и пользоваться огромным успехом. Петербург восхищался милой дикаркой, из уст в уста передавались ее забавные высказывания, иные мамаши значительно вздыхали, глядя на холостых своих олухов-сыновей… Какая невеста! Какая партия! Капитал, земли, дома! Если все это да в хорошие руки!

Но, к всеобщему огорчению, милая дикарка не спешила сближаться с обществом и светские знакомства поддерживала только в рамках необходимого. Свалившееся богатство оглушило ее. Перемена в жизни случилась слишком стремительно, и Маргарита ощущала себя, как человек, мгновенно выброшенный из теплой и светлой комнаты в ледяную пустыню. Только вчера она жила беспечно и весело, собиралась с бабами в рощу за подберезовиками, занималась необременительными хозяйственными хлопотами, а верхом ее честолюбивых стремлений было купить на грядущей ярмарке новый самовар, да материи на платье, да канвы для рукоделия.

Теперь же она оказалась в чужом, холодном мире, окруженная льстивыми, порой заискивающими, но лживыми людьми, не умеющая поддержать разговора, не знающая, как распорядиться своими деньгами… О, разумеется, она понимала все выгоды своего нового положения. Она могла бы делать добро, путешествовать, повидать иные страны, могла бы дать пищу своему живому уму! Были открыты и другие двери – найти человека, который пришелся бы ей по сердцу, назвать его своим мужем, быть может, родить и воспитать детей… Но поздно, все поздно! Она стара, некрасива, неразвита, талантами не блещет! Если сейчас ее и полюбит кто-то, то только за ее деньги, она моментально это почувствует и уже не сможет быть счастливой в своем замужестве. И мир слишком велик, слишком прекрасен, чтобы можно было постичь его за то ничтожное время, что ей осталось. Молодость прошла, и пусть она прошла в захолустье, в убогих радостях, но сейчас Маргарита многое бы отдала за те времена.