Лебяжий

– Техника, техника, – весело подхватил Мухин. – А не люди, ею овладевшие.

2

Прихватив с собой банку растворимого кофе, Горкин отправился к Мурунову.

– Ждем, ждем, – поднялась ему навстречу Татьяна Борисовна и, точно ребенка, взяв за руку, повела к столу. «Какая ледяная рука!» – поежился Горкин от ее прикосновения. А Татьяна Борисовна широким, в каждом углу слышным голосом уже представляла его двум бородачам (одного Горкин знал), братьям Никитским, постоянным партнерам по «пульке». Сам хозяин читал какой-то технический журнал и иногда нетерпеливо поглядывал на дверь. По-видимому, ждал кого-то.

– Вас уже комплект? – разочарованно протянул Горкин, оправляя и без того умело и по моде завязанный галстук. Одевался он броско, но с большим вкусом. Рубашка слепила белизной, костюм, точно подогнанный по фигуре, удачно подчеркивал стройность его хозяина и скрывал то, что не следовало подчеркивать: кривизну непропорционально тонких ног, некоторую полноту в талии и плохо развитые в предплечьях руки.

– Игорь не признает карт, – врастяжку и гнусаво пробубнил один из Никитских, Евгений. Это он расписывал Горкину сибирских глухарей. Сам, впрочем, не убил в жизни ни одной птицы и чрезвычайно гордился этим.

– Отсталый человек, – поддержал его брат. Он то-же собирался когда-то стать геофизиком, как и Евгений, но не прошел в институт по конкурсу, переметнулся в торговый, благополучно закончил его и теперь подвизался в здешнем ОРСе. Была у него поразительная лингвистическая память. Однажды, в Уржуме, поспорил с каким-то заезжим кавказцем, что за три месяца выучит грузинский язык. И ровно в назначенный срок, разыскав грузина на рынке, сказал ему на его родном языке:

– Кацо, уходи из-за прилавка! Твой товар теперь стал моим товаром.

Дядя Георгий, так звали грузина, торговавшего гранатами, повздыхал, почесался, придирчиво проверил – знает ли Валерий что-нибудь еще по-грузински (тот прочел ему две строфы Руставели), и уступил:

– Н-на, торгуй! Больше сюда нэ-э приеду!

Валерий взял у него пяток гранатов, подмигнул и снова затолкал дядю Георгия за прилавок:

– Мы квиты... Честно, честно! Я сэкономил ящиков пять водки... Когда учил – не до питья было.

– Маладец! Красивый язык, да?

– Язык что надо! – Валерий еще и Бараташвили прочел, совсем покорив дядю Георгия. Они стали закадычными друзьями.

– Отсталый!.. – Валерий, в отличие от брата, говорил чисто, внятно, но с легким акцентом. Быть может, сказалось влияние грузинского языка. – Старообрядец... сектант!

«Поразительное сходство! – оглядывая близнецов, удивился Горкин. – Как их только женщины различают?» Компания эта вдруг стала ему симпатична, но не общностью всех собравшихся людей, а тем, что Горкин, не умея объяснить – почему, задав себе этот вопрос, поверил в удачу. Все сбудется, все сбудется...

– Зато вы тут все прогрессисты, – счерчивая какую-то схему из журнала, проворчал Мурунов. Он, пожалуй, менее всего подходил для этой дружной компании. Весь нескладный какой-то, то вызывающе дерзкий, то робкий и податливый. Вот и сейчас огрызается, а сам словно побаивается кого-то: не жены ли? – Убиваете время попусту!

– Грех, грех! Смертный грех, – улыбнулась Татьяна Борисовна, выказывая бледные анемичные десна. Приглядевшись к ней, Горкин заметил, что и лицо хозяйки бескровно и бледно, и волосы, собранные в жидкий пучок на затылке, бесцветны и тусклы. Прямая, тонкая, почти худая, она выглядела бы слабой и нездоровой, если б не огромные, алчно горящие глаза. – А как насчет кофе, Игорек? Кофе ты нам позволишь?

Вошли двое мужчин. Мурунов ждал, вероятно, их. Один высокий, с угловатым плоским лицом, на котором особенно выделялись холодные рысьи глаза и надменные, нечеткого рисунка губы. Холодно кивнув игрокам, он устроился под торшером, удобно вытянув длинные ноги. Его партнер, губастый чернявый парень в вельветовой мятой куртке, в застиранных джинсах, растерянно переминался у порога.

– Привет, Илья! – помахала первому Татьяна Борисовна и оценивающе посмотрела на второго. Чем-то он ей не понравился. – Почему не знакомишь?

– Пожалуйста, – зевая и весь сморщившись в пренебрежительном зевке, сказал Илья. – Диоген. Живет не то в контейнере, не то в бочке.

– Нну, врешь! – добродушно возразил губастый. – Это я летом жил. Сейчас в общежитие переселился.

– Суду все ясно, перед нами типичный бич, – заключил Евгений Никитский, сказав это мягко, чтоб не слишком обидеть, и тотчас склонился над столом: тут не сразу разберешь, кто сказал. Так что думай на любого.

– Диоген, – сердито повторил Илья. – Он людей ищет. Но вокруг сплошные отбросы.

Никитский нахмурился, засопел, щелкнул картами о стол.

– Опять врешь, – возразил парень. – Люди везде есть. Вот он, например, – чернявый ткнул пальцем в сторону Мурунова, появившегося с подносом.