Лебёдка аэронавта

— Должны ли мы сказать ему, как неприлично для джентльмена не надевать рубашку в присутствии молодой леди? Не то чтобы нам не нравился вид, потому что он довольно мужественный, но кажется, кто-то должен сказать об этом.

Гримм глянул на себя и, нащупав одеяла, потянул их вверх рукой.

— Ах, пожалуйста, простите, юная леди. Мне кажется, я потерял рубашку.

— Он думает, что я леди, — сказала она, и заулыбалась. — Это довольно необычно, по моему опыту.

Гримм мучительно задумался над правильным ответом в таких обстоятельствах и не придумал ничего лучше, чем спросить:

— Называться леди?

— Думать так, — сказала девушка. — Итак, вот немного свежего супа, он не очень на вкус, но он должен съесть его целиком, так как яду он не нравится сильнее.

Гримм моргнул.

— Яду?

Девушка повернулась к нему и подошла достаточно близко, чтобы положить руку на лоб.

— Ох. У него снова лихорадка? Нет, нет. Ох, хорошо. Возможно, он просто недотепа. Бедняжка.

Прежде чем она смогла отвернуться, Гримм поймал её запястье.

Дыхание девушки… нет, решил он, девочки, казалось, застряло в горле. Её тело напряглось, и она выдохнула:

— Ох. Надеюсь, он не решит причинить мне вред. Он довольно хорош в этом. Ушла вечность, чтобы отмыть всю кровь.

— Дитя, — тихо сказал Гримм. — Посмотри на меня.

Она резко замерла. После секундного молчания она произнесла:

— О, я не должна.

— Посмотри на меня, девочка, — сказал Гримм мягким, спокойным голосом. — Никто не причинит тебе вреда.

Девочка кинула на него очень быстрый взгляд. Он увидел только блеск её глаз за стеклами очков. Один был ровного серого цвета. Другой — бледного яблочно-зеленого. Она дрожала и казалась ослабевшей, её запястье обмякло у него в руке.

— Ох, — она вздохнула. — Это так грустно.

— С кем ты разговариваешь, дитя?

— Он не знает, что я говорю с вами, — сказала девочка. Кончики её пальцев потянулись к кристаллам в маленькой бутылке, висящей у неё на шее.

— Как он может слышать меня и при этом не понимать таких простых вещей?

— А, — сказал Гримм и медленно и аккуратно отпустил запястье девушки, будто выпуская хрупкое тельце птицы. — Ты эфиромант. Прости меня, дитя. Я не понял.

— Он думает, что я мастер, — сказала девочка, склоняя голову и краснея. — Как он может быть одновременно так умен и так глуп? Это должно быть очень больно. Он желает нам добра, бедняжка. И он в сознании, двигается и бодр. Нам надо сказать мастеру, что, похоже, он выживет.

С этими словами девочка выбежала из комнаты, кивая собственным мыслям, а ее тихое бормотание будто бы повисло на мгновение в комнате после её ухода.

Гримм покачал головой. Кем бы ни была эта девочка, она уже довольно долго ходила в учениках, несмотря на ее кажущуюся молодость. Все эфироманты были чудаковатыми, и с возрастом это проявлялось ещё сильнее. Некоторые были гораздо чудаковатее остальных. Это дитя было столь же странным, что и другие эфироманты, которых ему довелось встречать.

Он подошёл к подносу и снял крышку. На нем была миска с супом, несколько лепешек и ложка, которая могла показаться скромной, не будь она сделана из тёмного блестящего дерева. Он попробовал суп, готовясь к горечи, характерной для всех лекарств, но к своему удивлению обнаружил, что он хоть и оказался пресным, но довольно приятным.

Он подвинул стул, присел к столу и проглотил суп вместе с лепешками и еще двумя стаканами воды. К тому времени, как он закончил, он уже чувствовал себя почти человеком. Он заметил невзрачный халат, который, похоже, оставили для него, и умудрился накинуть его одной рукой и завязать на поясе.

Не успел он с этим покончить, как что-то глухо ударило в дверь его комнаты.

— Ой, — послышался мужской голос. — Разрази тебя гром.

Щеколда несколько раз дернулась, и мужчина выдохнул нетерпеливым тоном.

— Фолли.

— Он не пытается вас обидеть, сказала девочка извиняющимся тоном. — Он просто слишком гениален для вас.

Дверь открылась, и девочка спешно отступила, не встречаясь взглядом с Гриммом.

В комнату вошел мужчина, держа платок у носа, из которого, похоже, шла кровь. Он был худощавым, если не считать небольшого брюшка, по сравнению с которым конечности его выглядели непропорционально, почти паучьими. Его волосы выглядели, как грязная серая мочалка, а лицо покрывала редкая белая щетина. Одет он был в костюм сдержанных серых и коричневых тонов, уже лет двадцать как вышедший из моды, и большие мягкие тапочки, сшитые из какого-то зверя с полосатым черно-зеленым мехом. Слишком старый, чтобы быть среднего возраста, слишком молодой, чтобы казаться престарелым, у мужчины были глаза такого пронзительного голубого цвета, какой Гримму приходилось видеть только в осеннем небе высоко над дымкой. Мужчина шел, опираясь на деревянную трость, навершием которой служил, похоже, кристалл от легкой корабельной пушки. Он был размером с кулак.

— А! — сказал он. — Ага! Капитан Гримм, добро пожаловать, добро пожаловать, так приятно, наконец, поговорить с вами, когда вы не в бреду.

Он скосил глаза на девочку и пробормотал в ее сторону:

— Он ведь уже не бредит, верно?