Лебон (СИ)

— Отвези Хенвона в больницу, я позже подъеду.

Хосок подтаскивает стул поближе к стене, проскребывая металлическими ножками по полу, без лишних церемоний усаживает оглушенного Хену на него и поперек корпуса обматывает свисающей длинной цепью. Такой же, какая удерживала его Хенвона.

— Просыпайся, сука, мы только начали,— произносит Шин и, несколько раз проходясь по щекам Сон Хену неслабыми ударами, сжимает его подбородок.

Глаза напротив проясняются не сразу. Хосоку приходится надавить на рану в бедре, чтобы заметить, как эта боль приводит в чувства. Хену дергается, осознавая свое положение, но стоит всмотреться во взгляд Шина — замирает. Зрачки Хосока затапливают радужку глубокой необъятной тьмой, которая расползается и ширится вокруг, заставляет покрыться липким потом до желания содрать кожу своими же руками. Потому что в глазах Шин Хосока ни единой трещины. Потому что в нем нет ни единого осколка, напоминающего о той сломанной раздавленной кукле, беспомощной тенью мелькавшей на экране мобильного, кажется, еще вчера. Перед Хену сейчас тот самый знаменитый палач Лебона, который всегда отплачивает кровью за малейшие проступки.

— Теперь тебе не смешно? — спрашивает Хосок, извлекая из пистолета магазин и медленно пересчитывая оставшиеся патроны.

— Я не боюсь боли, — с вызовом бросает Сон, едва ли сдерживаясь, чтобы не поморщиться от тянущей боли в ноге и затылке.

— Уверен?

Голос Шина сочится ядом, он смотрит исподлобья, пристально так, не меняясь в лице, и щелкает вставленным обратно магазином. Этот щелчок словно подает сигнал к началу. Хосок закатывает рукава рубашки, дергает Хёну за цепь на себя и, наклонившись к левому уху, со змеиным шипением усмехается:

— Зато ты боишься меня, – И спускает курок, в упор засаживая пулю в правое плечо.

Хену вскрикивает, сжимает зубы и матерится. Руку словно опускают в кипящий металл, кровь пропитывает рубашку, расползаясь жирным горячим пятном, а он жмурится до цветных переливов перед складками повлажневших век и встряхивает головой, пытаясь подавить боль от заходящегося взрывами сердца.

— Думаешь, если проделаешь во мне пару дырок, сможешь забыть, как я трахал твою блядь? — прерываясь на рваные вдохи, начинает Хену, — Думаешь, он забудет, что это твоя вина? Не обольщайся. Он умрет с ненавистью к тебе, потому что от твоей любви рождаются только жертвы, а его боль множится и растет. Потому что ты не способен любить, Хосок-а.

Сон жалеет о сказанном практически моментально, хоть он и знает, что попадает точно в цель. Шин выпрямляется, сжимая пальцы уже не на цепи, а на горле Хену еще крепче и сильнее, чувствуя, как внутри скребется и царапает глотку душащая перманентная ярость. Она закипает и концентрируется вокруг Хосока с пугающей скоростью, в его глазах что-то неуловимо меняется, и Сон инстинктивно подается назад в попытках уйти от соприкосновения с чужой ненавистью.

Хену за свою жизнь видел многое, но он впервые начинает бояться кого-то вот так, когда не способен даже самому себе объяснить причину своего страха. Мир вдруг сужается до микроскопических размеров, а ужас выжигает на подкорке уродливые пенящиеся кратеры, раскалывая ровную поверхность сознания крупицами восходящей боли, когда Хосок пятью выстрелами сверху вниз методично превращает руку Сона в один бесполезный кусок мяса.

От раздирающего вопля закладывает уши, но Шин даже бровью не ведет, он отходит на пару шагов назад и смотрит на корчащееся тело с холодным презрением, не получая ни удовлетворения, ни чувства исполненной мести. Потому что даже этой крови будет мало, чтобы смыть с его Хенвона последние воспоминания.

Хену скулит, не в силах терпеть. Эта боль, что палка о двух концах — по крупицам вытягивает жизнь, погружая в темноту, но тут же пульсирует, расползаясь от кончиков волос до кончиков пальцев, и не дает забыться, ядерными вспышками возвращая в реальность.

— Я предупреждал тебя, — равнодушно отзывается Хосок откуда-то сбоку. Опрокидывает стул на пол, тяжелым ударом ботинка заваливая его на спинку, и присаживается на корточки перед Соном, даже внимания не обращая, что чужая кровь забрызгала его с ног до головы.

— Я хочу размазать твои мозги по этому подвалу и всему твоему району, но такая смерть будет слишком большим подарком для тебя. Я похороню заживо всех, кто с тобой связан, потому что за все, что ты сделал, расплатиться не хватит даже жизнями всего твоего клана. Ты сдохнешь здесь, в грязном паршивом подвале, захлебываясь собственной кровью, и каждая следующая секунда покажется для тебя вечностью. Запомни мое лицо, потому что я — твоя смерть.

Хосок, не глядя, делает контрольный выстрел в грудину, прошибая тонкое легкое, наблюдает, как Хену хрипит и задыхается в сгустках своей гнилой крови, и поднимается. Отбрасывает ненужное больше оружие, стирает со щеки бордовые капли, в итоге только сильнее размазывая их по лицу и рукам, и выходит, не оборачиваясь.

You must pay for everything in this life, one way or another.