Лечь на амбразуру

И совсем другими глазами смотрела она теперь на своих, на белоярцев, на того же Игоря Платоновича, проявившего вдруг бурную активность. Но активность, вовсе не связанную с высвобождением своего друга и шефа из тюрьмы. Он немедленно занялся совершенно посторонними административными делами. Хотя, конечно, эти проблемы никогда не бывают посторонними, не важными. Но ведь есть же ситуации, когда забота о человеке становится на первое место. А Игорь как бы облегченно сбросил именно эти заботы на ее, Галочкины, плечи и тем удовлетворился. Разве что спрашивает время от времени: ну что там у тебя? — и тут же, не дослушав, убегает, уезжает — в краевую администрацию, еще куда-то, где совершенно необходимо его срочное присутствие. И что касается всей этой беготни… Лишь сейчас, вот тут, у круглого стола, заставленного тарелками с экзотическими морепродуктами и легкими, почти безалкогольными напитками, она наконец поняла: это было имитацией деятельности, рассчитанной исключительно напоказ.

Но если ты постоянно выставляешь на всеобщее обозрение свою сильную озабоченность, а сам палец о палец не ударяешь, чтобы найти причину, и лишь поддакиваешь тем, кто хочет помочь всерьез, то, выходит, ты не так уж и заинтересован в установлении истины! Вон как складывается ситуация! А тебе верят, поскольку ты считаешься лучшим другом…

Очень неприятно думать об этом, нехорошо разочаровываться в людях. Она конечно же знала о затянувшейся подковерной борьбе, знала о расстановке главных сил вокруг предприятия, но верила, что новая команда, которую возглавили Минаев с Журавлевым, справится наконец с трудностями, о коих в городе не знает разве что приезжий, да и то не всякий.

А с другой стороны, оказывается, не у одних белоярцев положение на «Сибцветмете» вызывает серьезную озабоченность. Вот и в Москве понимают, что все у них, в Сибири, далеко не просто. И убийство недавнее прежнего губернатора, и арест Минаева — это, как заметил Юра, кого-то цитируя, «дым из одной трубы». Кто это сказал, Галочка, разумеется, не знала, но по улыбкам присутствующих поняла, что те знают хорошо автора изречения. Она не удержалась и в очередную паузу спросила:

— А кто это сказал — про трубу?

Смех был ответом, а Гордеев, проглотив очередную мидию, которую он подбирал с тарелки заостренной палочкой, сказал:

— Это у нас так обычно Сан Борисыч изрекает.

— А он — кто?

— Ну девушка! — даже руками развел могучий Сева Голованов. — Да это же бог сыска! Сам господин Турецкий! Таких людей нельзя не знать!

— Да ладно вам, — смеясь, отмахнулся Гордеев. — Откуда в Сибири могут знать Сан Борисыча? Это, Галочка, тоже наш большой друг и учитель. Я у него начинал в свое время в Генпрокуратуре. А суть в том, что когда дела, бывает, ну совсем валятся и ты не знаешь, с какого края подобраться, мы обычно жалуемся в жилетку Косте. Константину Дмитриевичу Меркулову, я уже о нем говорил. Костя дает отмашку, и тогда подключается Сан Борисыч. И с этой минуты преступный мир начинает трястись мелкой дрожью. У генерала от юстиции Турецкого ни одно дело не зависает. И все это знают. И боятся. Все, кроме нас. Поскольку нередко приходится вот им, — Гордеев окинул взглядом сотрудников «Глории», — пахать вместе. Ты подожди, не ровен час, еще и Сан Борисыча подключить к нашему делу придется… Не дай бог, конечно.

— Это почему? — удивилась она.

— Сан Борисыч — главный спец по убийствам. А у нас пока до этого дело, к счастью, не дошло…

Звон мобильника оторвал Гордеева от приятного застолья и значительной беседы. Звонил Елисеев. Он, оказывается, только сейчас смог наконец пробиться к начальству из службы перевозок и был в полнейшем недоумении. Никаких следов исчезнувшего чемоданчика обнаружить не удалось. Уже и в Белоярск звонили, и здесь смотрели — ничего. Как и не было.

Елисеев успел уже созвониться с Белоярском и постарался объяснить Журавлеву идиотическую ситуацию, в которой оказались не по своей, что называется, воле. Ну тот, разумеется, закатил истерику

Елисеев рассказывал, а Филя Агеев, быстренько сбегав куда-то внутрь помещения, вернулся с хитрым приборчиком, к которому подсоединил гордеевский мобильник, после чего голос Евгения стал слышен всем присутствующим.

— Не, ты представляешь, Юрка, это просто какая-то бабская истерика… Да, там наша дамочка рядом?

— Ну… в общем. А что?

— Ей не нужно слушать. Зачем? Платоныч в ее адрес такое ляпнул, что мне, как мужику, просто повторять стыдно.

— Так в чем же дело? — спросил Юрий. — Ты и не повторяй.

— Но тебе-то надо знать мнение нашего начальства!

— Слушай, Евгений, ты разве еще не понял, что вообще-то мне начхать на мнение твоего, — Гордеев подчеркнул это слово, — начальства? А если оно у тебя, — снова подчеркнул, — невоспитанное, так ты и займись его просвещением.

— Ладно, это все… Какие дальнейшие планы? — сменил тему Елисеев.

— Так какие? Вот ты и займись выяснением того, чем теперь станет заниматься твое начальство, не сумевшее выполнить элементарного требования производственного коллектива. А у меня пока есть свои дела.

— Та-ак… А где эта сучка?