Лечебное дело zyablikova

Л. махнул рукой – мол, не ищи уже, не надо, всё с тобой ясно. Мне на выручку грозно поднялся Владимир Иванович, который то ли помнил все эти трёхзначные и двузначные цифры со всеми запятыми наизусть, то ли (что более вероятно) был готов к такому вопросу. Как я уже писал, по поводу докладываемого пациента ходили какие-то нездоровые и внеуставные шур-шур, похоже было, что он или уже "занёс", или занесёт после операции… поэтому бывалый анестезиолог справедливо опасался, что его "обнесут" коллеги-хирурги. Называть подобные вещи своими именами в 1987 году ещё не решались. Поэтому началось пристойно-деонтологическое сование палок в колёса хирургам…

Разумеется, до подобных "высот" советской хирургии моему комсомольскому сознанию ещё предстояло опускаться и опускаться!

Между этими двумя славными мужами начался громогласный научный спор, или, как такой сейчас называют, "срач", к которому подключились зав. РАО и зав. оперблоком. Анестезиологи доказывали, что именно сейчас давать эндотрахеальный наркоз крайне нежелательно по ряду причин, ибо "асистольнёт", а хирурги утверждали, что даже малейшее промедление с операцией крайне негативно может сказаться на дальнейшем течении заболевания, ибо "перфорнёт". Каждая сторона припоминала аналогичные случаи многолетней давности и обязательно переходила на личности оппонентов…

Я так и стоял, забытый спорившими, с раскрытой историей болезни этого треклятого Сидорова, 48 лет, который вскармливался молоком матери… стоял, как фонарь в злачном парижском квартале, светя красными ушами. Хорошо, хоть Зубр безмолвствовал, беспристрастно созерцая развернувшуюся пред ним сцену. Мои более молодые коллеги, понимая, что я попал в переплёт, яростно мне сигналили – zyablikov, не стой ты там как дурак, иди скорей на место, садись, садись!

Это был замечательный совет, тем более, никто уже не обращал на меня внимания.

Но я уже не мог вот так взять и молча сесть! Отчаяние вдруг уступило место неизвестно откуда взявшейся злости – нет, шалишь, от zyablikova просто так не отмахнуться! Я вспомнил своего наставника, интерна Виктора Борисовича, который спорил с самим Гиви Ивановичем, а уж огнедышащий Гиви Иванович со своим пороховым грузинским темпераментом был в сто раз страшнее, чем мои нынешние "старшие товарищи".

Уж Виктор Борисович бы не дал себя так унизить!

"Мой Вам совет, коллега – не будьте таким рас…дяем…"

Поэтому я терпеливо стоял и ждал, когда утихнет высокоучёный спор, и мне можно будет закончить. Анестезиологам так и не удалось всунуть свои каверзные палки, больного "брали" завтра, и колёса хирургов катились беспрепятственно. (А это означало, что хирурги станут единственными бенефициарами "благодарности" больного, а анестезиологи пролетают, как фанера над Парижем!)

Едва разгорячённые коллеги уселись на свои места, я набрал полную грудь воздуху, уловил полсекунды наступившей тишины и во весь голос отчеканил свою последнюю фразу:

– СОГЛАСИЕ БОЛЬНОГО … -я зачем-то сделал многозначительную паузу и в первый раз поднял глаза, решительно взглянув в коллективное лицо собранию, – согласие больного на операцию… получено!!

Не понимая тогда всех описываемых нюансов, я, тем не менее, угодил в самое яблочко! Раздался такой дружный оглушительный смех, какого эти стены никогда, наверное, не слышали. Смеялся Владимир Иванович и все хирурги. Смеялась зав. оперблоком. Смеялись урологи, травматологи и рентгенолог. Смеялся даже безмолвно-бесстрастный Зубр. Раздались даже два-три робких аплодисмента из задних рядов, где сидели молодые товарищи.

Не смеялись только анестезиологи, хотя каждый из них по достоинству оценил мою последнюю фразу…

Отношение коллег ко мне после этой знаменательной пятиминутки очень сильно улучшилось, а "согласие больного на операцию получено" навсегда стало местным "мемом".

На следующий день Владимир Иванович, Илья Алексеевич Д. и я оперировали больного Сидорова. Вернее, оперировали Владимир Иванович и Илья Алексеевич, а я держал крючки и ровнёхонько срезал нитки поверх узлов. Оба хирурга были в прекрасном расположении духа, и резекция желудка по Бильрот-II в модификации Гофмейстера-Финстерера ладилась у нас с каким-то прямо вдохновением. Оба называли меня строго на "Вы" и по имени-отчеству, обсуждая возможность уже в ближайшее время доверить мне самостоятельную аппендэктомию.

– А что? Сделает Чиж Снегиревич одну, сделает две, десяток, сотню… потом можно и к холециститу самостоятельно допускать… как считаешь, Илья Алексеевич?

– Не боги горшки обжигают… этот далеко пойдёт! Нас с тобой, Владимир Иванович, заткнёт за пояс…

– Талантливая молодёжь идёт на смену…

Анестезиолог Л. уныло проводил нам эндотрахеальный наркоз и постоянно ворчал, что "больной-то недолит", но испортить хирургам настроение было ему уже не под силу.

Впереди были ещё 7 месяцев интернатуры!

Моя борьба с эпидемией гриппа