Лечение водой

– Я те отвечаю. Случайно заметил на дне, когда по берегу шел.

– Врешь, – Марина прищурилась и с улыбкой отвернулась.

– Немного, – признал Гамсонов. – Я катался на катере. Все равно эти штуки притягивают мой взгляд, руки, все. Они притягиваются ко мне, как к магниту.

– Неужели она работала?

– Кто? «Моторола»-то? Я высушил феном – и заработала.

– Потом покажешь. Интересно.

– А больше те ничё не нужно?

Гамсонов все отнекивался и шутил, но внутри уже чувствовал, как в нем слабеют барьеры по поводу Марины. И вспомнил, какой она представилась ему вчера, когда он так же подходил к дому. Это было… не видение, а именно представление – после дождя, на безлюдной солнечной улице. С отсыревшими кленами и увлажнившимся, бликовым светом. Гамсонов вдруг почему-то представил девушку, вышедшую к нему из-за кленов и остановившуюся возле тротуара. Белокурые волосы забраны сзади в заколку; неподвижные искры солнца на отставших прядях. Он был оживлен и обрадован этому – как радуются пробуждению. Новизне, явившейся в жизнь. Как возможно что-нибудь, кроме теплого, чарующего отклика? Раз она так вышла к нему. Остановилась, ласково смотрит… Марина? Он различал за темно-коричневыми очками улыбающиеся глаза. Они будто приглашали… «Ты готов?» Но это уже и вошло в его жизнь, он угадывал… и одновременно прекрасно и явственно ощущал. Будто это… он сам?

Он даже не был уверен, что представил Марину. Он никогда не видел ее в таких очках. Но кто это? Он не знал. Только понимал, что из него уходят все первые дурные чувства и расхождения слов и неприязнь. А ведь из-за этого чаще всего отдаляешься навсегда.

Что это? Новое ощущение странного города?

Это просто – новое… какая-то новая жизнь. Откуда?

Гамсонову и теперь вдруг стало хорошо, когда он подумал. Он смотрел на Марину – долго; сейчас была видна только нижняя часть ее лица – подбородок в оранжево-золотой зоне и губы с притаенной, мягкой улыбкой. А верх – лоб, глаза – в совершенной тьме.

Марина улыбается.

Она уже совсем не обижалась на его остроты, хотя и почувствовала легкую досаду.

– Слушай… Илья… Он сделал для меня очень много. Больше всех. Я не хочу его терять.

– Накупил тебе больше всех? – спросил Гамсонов, но уже просто дружелюбно.

Марина рассмеялась и, взявшись за лоб, склонила голову – воспоминанию. Ее голова полностью вошла в зону света, но Гамсонов так пока и не видел лица – только искрящиеся белокурые волосы. А на майке – все та же «оранжевая река» и как в лаве тонущие ромбы и треугольники – и сейчас световой рисунок будто и не двинулся. Не менялся.

Марина говорила об Илье и действительно вспомнила кое-что…

– …Только работать я его так и не заставила. И все-таки я знаю, он любит меня. Поэтому так и взвился… – она помолчала; потом сказала, – знаешь, мать, отец, я – мы переехали в этот город, когда мне было всего три года. У них всегда были отношения очень-очень так себе. Точнее, она-то его любила, сильно, а вот он всегда вел себя… будто дико ее осчастливил. Ну ты понимаешь. И что она ему этим обязана. Что он якобы спас ее от одиночества, на которое она была обречена. Хотя это вообще ни на чем не основывалось. Ну разве только, что мать всегда была зашуганной… Но она нашла бы себе кого-то другого. Вполне.

– Что значит «другого»? Она нашла его. Есть отношения только здесь и сейчас – я давно это понял. Кто-то сходится, кто-то расходится… но об этом можно судить только по факту. А вот все эти иллюзии… я их сколько уже слушал… не понимаю я этого, – Гамсонов покачал головой.

– Я не об этом, Денис.

– Да нет, я понял, о чем ты.

– Я тоже уже очень давно перестала строить иллюзии. Пожалуй, как раз из-за отца. Он всегда вел себя так пафосно, так самодовольно. С таким гонором кричал, что очень образован. И еще у него появлялись всякие идеи-фиу – что мать, видите ли, должна изучать восточные языки, чтобы чем-то отличаться от остальных. Когда ей однажды захотелось выучить английский. Господи, зачем я тебе все это рассказываю? Сама не могу понять…

– Вот… я тоже не понимаю.

Марина улыбнулась и…

– Знаешь… ты очень жесткий человек.

Но вдруг перестала улыбаться.

– На самом деле, я знаю, зачем рассказала. Видишь ли, странная вещь. Теперь моя мать кажется мне именно такой, понимаешь? Как он говорил о ней – тогда. И она действительно никого уже не найдет себе. Вот чем оборачивается для женщины – когда ее не любят. Со временем она становится представлением человека, который не любил ее…

Гамсонов слушал, смотрел на Марину. Он ничего не отрицал, хотя у него были иные впечатления о Наталье Олеговне. Но удивительно, что Марина заговорила о… представлении.

Девушка, которая «вышла» к нему вчера. Из-за кленов. После дождя. «Ты готов?»

– Что, не ожидал от меня таких философствований? Вот-вот, я не только умею пакости подстраивать и деньги выкручивать.

– Ну и что?