Лечить или любить?

— Нет, я не приду, — ответил он. — Потому что я сейчас понял: в этот раз вы сказали мне то же самое, что и тогда, во втором классе: я должен сделать то, чего от меня никто не ожидает. И тогда все будет хорошо. В данном случае — я должен полноценно прожить эти условные три дня. Кажется, я даже уже начинаю понимать, как мне это сделать…

Недавно моя дочь обратила мое внимание на одного блоггера в Интернете. «У него очень интересные и оригинальные материалы и подборки, — сказала она. — С ним можно совершать настоящие путешествия. Но странное впечатление: всего этого слишком много, как будто бы он боится куда-то не успеть и занимается всем этим по 18 часов в сутки. И еще — материалы разные, но во всех них присутствует какая-то светлая печаль. Он что — прикован к этому компьютеру?» — «Возможно», — ответила я и сходила по указанной дочерью ссылке. Материалы были действительно интересно подобранными и осмысленными. Отзывы читателей — благодарными. Картинка, которая представляла автора, изображала какого-то чертика с рожками. Но — почему мне показалась знакомой его улыбка?

Глава 38 «Не говори с тоской: их нет»

Женщина была беременна на небольшом сроке и очень плохо выглядела — серое лицо и безжизненные глаза. Я мысленно высказалась в адрес того, кто довел ее до такого состояния: отец ребенка? Свекровь? Работодатель?

— Два с половиной года назад моего сына Кирилла сбила машина, — сказала женщина. — Ему было десять лет. Милиция и свидетели подтвердили, что водитель не виноват — он ехал по правилам и не превышал скорости. На гололеде занесло прицеп, знаете, бывают такие огромные машины, а сын стоял на бордюре тротуара… Водитель вызвал скорую, держал его на руках, но Кира умер еще в машине…

— Сожалею, — сказала я (а что еще можно сказать в таком случае?!).

Женщина беззвучно и страшно плакала. Мутные слезы катились по ее лицу, как по стене.

— Но сейчас вы ждете другого ребенка, — я решила прервать этот процесс, ведь Кирилл наверняка был оплакан раньше.

— Да, но я не могу.

— Что значит, не можете? — изумилась я. — Ведь вы УЖЕ беременны.

— Мне все говорили: муж, мама, психиатр в больнице — это лучший выход. Но, мне кажется, я не имею права…

— Что за чушь?! — патетически воскликнула я, но после упоминания психиатра в моей голове родилась ледяная мысль: «Неужели гибель сына спровоцировала у матери большую психиатрию? В этом случае она рассуждает вполне здраво: что ждет еще не родившегося малыша? Но зачем же она пришла ко мне? Не доверяет мнению лечащего врача?»

— Со дня гибели Киры я все время думаю: «Почему он? Почему именно с нами это случилось?»

— Этот вопрос не имеет ответа, — быстро сказала я.

— Да, я знаю. Мне советовали ходить в церковь, молиться. Говорят, многим помогает. Все в руках Божьих. Но я не смогла молиться тому, кто держал жизнь моего сына в своих руках и… распорядился ею таким образом.

— Давайте оставим Бога в покое. Поговорим о вас и вашем будущем ребенке.

— Вы… вы не верите в Бога? — впервые женщина взглянула на меня с каким-то живым чувством.

— Да, я атеистка, — подтвердила я.

— Хорошо. Тогда вы, может быть, поймете. Каждый отвечает сам за себя, без богов и чертей. После смерти ничего нет. Все здесь. Я — чудовище. Мне нельзя больше иметь детей.

Я чувствовала, что беседа идет по краю. В любой момент она могла встать и уйти. Куда?

— На каком основании вы делаете такой вывод? Вы не можете винить себя в гибели Кирилла. Его смерть — трагическое стечение обстоятельств.

— Речь не об этом. Я смотрела на живых детей, его школьных друзей, которые приходили ко мне со словами сочувствия, на славных соседских ребятишек во дворе… Я всех их ненавидела за то, что они живы, понимаете?! Я думала: лучше бы любой из них! Я готова была послать на смерть чужого ребенка, чтобы жил мой собственный! Я никому об этом не говорила, потому что это ужасно, но… я даже рекламу в телевизоре смотреть не могла, если там были дети. Я представляла себе…

— Хватит! — прикрикнула я.

Хорошее воображение может быть и благом, и проклятием, в зависимости от обстоятельств, я это хорошо знаю по себе.

— Давайте так: мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Вы пережили тяжелейшую трагедию. Некое помутнение сознания в этом случае почти нормально.

— Меня лечили в больнице, всеми способами, вплоть до инсулинового шока, — вставила женщина.

— Вот видите. Теперь дальше. Как мы уже условились, мы с вами не верим в богов, а верим в объективную реальность, данную нам в ощущениях. В этой реальности вы никого никуда не посылали. Более того: обо всех своих воображаемых кошмарах вы говорите в прошедшем времени, стало быть, сейчас вы массовую гибель дворовых азербайджанских, а также рекламных детей на завтрак, обед и ужин себе не представляете…

На лице женщины мелькнула тень улыбки. Я мысленно поаплодировала сама себе.

Дальше наш разговор был уже не таким критическим.

Уходя, женщина задумчиво сказала:

— Но, вы знаете, я все время думаю: зачем это было? В чем смысл? Ведь Кира уже все понимал, но только начинал жить…

Я поняла, что аплодисменты были преждевременными.