Лечить или любить?

Отчаявшись, я попросила Сашу нарисовать несколько проективных рисунков. Рисование не входило в число Сашиных талантов, но юноша честно попытался изобразить то, что я его просила. Все рисунки получились именно такими, каким я видела Сашу собственными глазами, — спокойные, доброжелательные, абсолютно без агрессии. Никаких несовпадений внешнего и внутреннего. Но вот рисунок «семья» надолго привлек мое внимание. Отличный рисунок — портреты мамы и Саши (опознать можно только по длине прически), между портретами пряничное сердце, так, как его рисуют девчонки, и вокруг всего этого — обведенная по линейке рамочка. Оба персонажа на портрете улыбаются. Улыбки похожи на оскал, но это вроде бы можно списать на неумелость художника. Что-то все же в этом рисунке меня настораживает. Какая-то уж очень показная для пятнадцати лет, пряничная любовь, и рамочка, чем-то напоминающая решетку…

— Ну что, вы что-нибудь во всем этом поняли? — Мария Михайловна смотрит на меня с надеждой.

— Ничего не поняла! — честно отвечаю я.

— И что же мне теперь делать? Ложиться в клинику? Но ведь я оттуда приду, а они… стоят, — Мария Михайловна наклонилась и закрыла лицо руками.

— Спокойно, спокойно, сейчас что-нибудь придумаем, — пообещала я, абсолютно не представляя себе, что именно делать дальше. Я ведь даже не знаю наверняка: чертовы ботинки на тумбочке — есть или нет? А если есть, то чей это симптом — Сашин или Марии Михайловны? Кого тут лечить-то, в конце концов?!

— Ладно, сделаем так, — решила я, подумав минут пять.

За это время Мария Михайловна взяла с полки и с явным трудом собрала головоломку для детей от 5 до 7 лет.

— Если я правильно поняла, — снова начала я, — Саша фактических секретов от вас не имел, но о своих чувствах никогда особенно не распространялся.

— Ну, мы оба такие. И Вадим такой же был. Чувства — чего о них говорить, они же в поступках видны. Это же легко понять.

— Угу, в поступках, — согласилась я, подумав о злополучных ботинках — поступке, который никто не мог понять. — Теперь, однако, будете говорить о чувствах. Много. Навязчиво. До изнеможения. От первого лица. Методика такая, называется — «методика неоскорбительной коммуникации». Сейчас я вам все объясню…

— Но он же не будет слушать, — сразу же по окончании объяснения возразила Мария Михайловна. — Уйдет в свою комнату и дверь закроет. Включит музыку, наушники возьмет…

— Не ваши проблемы. Вы продолжаете говорить, пока сил хватит. И не забывайте: только о своих чувствах; только в форме «Я-посланий»; никаких оценок Сашиной личности.

— Хорошо, я попробую, — неуверенно согласилась Мария Михайловна. Видно было, что предложенная методика ее совершенно не впечатлила. — А когда мне к вам прийти?

— Ну, приходите на неделе, во вторник, в шесть часов. Успеете?

— Постараюсь.

Вторник, пятнадцать минут седьмого.

— Здравствуйте, извините за опоздание, я бежала с работы, но транспорт…

— Здравствуйте, садитесь. Рассказывайте, как успехи.

— Да никак. Я все делаю, как вы велели. Произношу в коридоре возле ботинок такие монологи, что уже начинаю думать, не податься ли мне в какой-нибудь народный театр, если таковое еще сохранились. Правду сказать, выговорюсь, и вроде полегче становится.

— А Саша?

— Саша прячется, музыку включает, как я вам и говорила. Потом иногда выглядывает, проверяет, все уже или я еще митингую.

— Сам ничего не говорит?

— Нет, молчит. Один раз пальцем у виска покрутил: вроде, ты что, мать, с ума сошла?

— Вы высказались по этому поводу?

— Разумеется! Это же затягивает, хочется еще и еще говорить. Вроде наркотика. Ну, вы-то, наверное, знаете…

Я кивнула.

— Можете воспроизвести отрывок из любого монолога?

— Пожалуйста! — подозрительно охотно согласилась Мария Михайловна, прижала руки к груди и начала:

— Когда я вижу эти ботинки, мне кажется, что вся моя жизнь прошла зря. Все напрасно, все впустую, все как в бездонный колодец! И холодные ночи, и безрадостные дни, и отчаяние, и надежды… У меня ничего не получилось, я ошиблась где-то в самом начале, в чем-то очень существенном и долго не замечала своей ошибки. Я и сейчас не знаю, в чем она заключается, но уже расплачиваюсь за нее… — на глазах женщины заблестели слезы. Шекспир!

— Спасибо, достаточно! Очень впечатляет! Продолжайте в том же духе, думаю, осталось недолго.

— В каком смысле недолго?

— Скоро Саша должен тем или иным образом отреагировать на происходящее.

— Как это — тем или иным образом?

— Самое обидное будет, если он просто уберет ботинки, и мы так никогда и не узнаем, что это было.

— А вы думаете, он может их убрать?

— Может, может, только хотелось бы, чтобы он сперва высказался. Приходите, как только что-нибудь произойдет.

Саша и Мария Михайловна пришли на прием вместе в конце следующей недели. Саша был мрачен, Мария Михайловна как будто помолодела лет на пять-семь.

— Посидишь в коридоре минут пять? — спросила мать и, слегка пританцовывая, прошла в кабинет.

— Посижу, только ты быстрее там, — угрюмо буркнул сын. Сейчас он был гораздо больше похож на нормального подростка, чем в прошлую нашу встречу.