Лечу за мечтой

Но Андрей решил: "Если уж суждено вылететь из школы — ничего не поделаешь. Зато если уж научусь, так научусь!"

В январе 1928 года в стенгазете Качинской школы появилось сообщение под крупным заголовком:

"Грачи прилетели!"

Среди этих грачей оказался и Кочетков.

Он попал в группу инструктора Михаила Алексеева.[8]

Это был молодой летчик, оставленный в школе инструктором после окончания ее и вопреки своему желанию. Он стремился летать в боевой части, терпеть не мог инструкторской работы, отличался неплохими знаниями, в силу которых позволял себе несколько свысока относиться к юношам, в общем-то, по возрасту — своим сверстникам. Такая беда бывает со многими молодыми людьми, этого не следует скрывать. А впрочем, Михаил Алексеев летал и храбро и красиво.

Но не будем забывать главного: всеми фибрами своей рвущейся в воздух души он не терпел учебной, требующей адского терпенья и выдержки работы с людьми.

Поэтому в первый же день он выстроил свою группу и очень внушительно сказал: "У меня не будет никаких поблажек, и всех слабо успевающих я незамедлительно стану представлять на отчисление!"

После этой короткой прелюдии инструктор предложил Кочеткову лететь с ним на учебной «аврушке» одним из первых.

…Андрею вспомнилась бесконечная вязь словесности, которую ему пришлось выслушать по одностороннему телефону от инструктора в продолжение пятидесяти полетов… Затем настал день, когда инструктор представил его командиру отряда на отчисление.

Среди намеченных Алексеевым для вылета на «ундервуде» Кочетков был не один, и командир должен был слетать с каждым по разу. Андрей собрал все силы, старался лететь как можно лучше, держал на разворотах чуткий шарик прибора в центре, перед следующим разворотом прибавлял на десять километров скорость, опуская «аврушке» нос. И командир отряда не вмешивался в управление и не говорил ни слова.

Кочетков был готов ко всяким подвохам: говорили, что проверяющий неожиданно выключает мотор, может резко сбавить скорость, проимитировать еще какую-нибудь неожиданность, но все шло нормально, и ученик успешно выполнил задание.

Вдруг Андрей услышал: "Где аэродром?!"

Этого вопроса он не ожидал. Глянул по сторонам: вокруг ничего!.. Грудь обожгло подкатившее волнение.

Но, видно, и здесь Андрею помогло его везенье. Его вдруг осенило:

— Аэродром под нами!

— Правильно, — услышал он в пухлый наушник голос командира и его спокойное дыхание. — Пошли на посадку.

После этой проверки инструктору, очевидно, была выдана сильная взбучка, и он принялся за дело добросовестней.

Прошел год. Группа Алексеева уже летала на «де-хевилленде» с «пумой». Это был прототип самолета-разведчика. И дело у них вскоре дошло до портного в Севастополе, очень разговорчивого портного, который снял с каждого курсанта мерку и обещал "скроить такой великолепный синий мундирчик, которого и сам пан Пилсудский в Варшаве не носил!".

Таким образом, настроение у курсантов было превосходное, и они уже видели себя денно и нощно в ослепительных синих мундирах с серебряными «курицами» на рукавах в день торжественного выпуска из школы.

Кстати, о серебряной парчовой «курице», что пришивалась тогда на рукава летных кителей. Несомненно, красивые парчовые крылышки — символ принадлежности человека к «касте» военных летчиков — насмешливо прозвали «курицей» механики, которым не разрешено было их носить. Летчики, правда, тоже нередко повторяли это насмешливое определение, но сами-то носили знак с великой гордостью.

Итак, мундиры уже кроились в Севастополе, а пока предстоял очередной полет на проверку штурманской подготовки. Алексеев вел самолет по маршруту, возвышаясь в передней кабине, Кочетков в огромном неуклюжем тулупе сидел позади него, сличал местность с картой, называл курс, указывал места конечных поворотов. Андрею страшно мешали длинные полы и рукава.

На обратном пути они должны были миновать Симферополь, и Алексееву от скуки захотелось лететь бреющим полетом. Теперь под крылом биплана мелькали макушки пирамидальных тополей, овраги, мосты, провода на перекладинах телеграфных столбов. Впереди намечался Симферополь. Был холодный ясный день крымской зимы, и видимость была превосходной. «Пума» гудела ровно, и Андрей видел, как нос ее с блестящим нимбом пропеллера то опускался, то задирался плавно, огибая неровности ландшафта. Все шло хорошо, и Симферополь должен был остаться левее, но тут Алексееву пришло в голову свернуть к базарной площади. Там была ярмарка, и собралась огромная толпа людей.

Подлетая к базару, Алексеев набрал высоту, а затем с разворотом стал пикировать вниз… Андрей видел, как изумленные и восхищенные люди забыли на время все свои «земные» интересы и уставились вверх на самолет, а Алексеев в это время, торжествующий и гордый, взмыл на крутой боевой разворот и поглядывал за борт на толпу…

Но тут Андрей заметил, как Алексеев вдруг нервно засуетился… Самолет почему-то стал зависать в наборе, теряя скорость… Андрей глянул в кабину и пришел в ужас! Пола его тулупа попала между ручкой управления и верхним обводом кабины и заклинила!