Лед

К противоположному берегу реки пришло на водопой стадо похожих на газелей существ, они опускали и поднимали грациозные, увенчанные рогами головы. Стражники стояли поодаль. Я чувствовал, сейчас мы с ним ближе, чем когда бы то ни было; мы были как братья, как однояйцовые близнецы. Меня тянуло к нему, как никогда раньше, надо было дать чувствам какой-то выход, и я сказал, как ценю его доброту и какая честь для меня быть его другом. Но что-то не сработало. Он не улыбнулся в ответ и никак не отреагировал на мой комплимент, но вдруг резко встал. Я тоже поднялся, на противоположном берегу стадо снялось и убежало. Атмосфера вокруг изменилась; я почувствовал холодок, как будто порыв теплого воздуха прошел надо льдом. Меня охватил необъяснимый ужас, похожий на тот, который ощущаешь в кошмарах, как раз перед тем, как начинаешь падать.

Через секунду его глаза вспыхнули синей опасностью, вместо лица — не знающая пощады маска. «Где она?» Голос был злой, отрывистый, ледяной. Я сжался от страха, он сбил меня с толку, смутил до такой степени, что я, заикаясь, залепетал, как идиот: «Там, наверное, где я ее оставил…» Он бросил на меня ледяной взгляд: «То есть вы не знаете?» Его обвинительный тон обжигал холодом. От страха я даже не смог ответить.

Стражники подошли ближе, встали кругом. Чтобы оставаться неузнанными или внушать еще больший страх, каждый охранник прикрывал верхнюю часть лица длинным черным форменным козырьком, отчего казалось, что они в масках. Я стал припоминать, что слышал об их жестокости: это были осужденные убийцы и головорезы, которым отменили приговоры в обмен на безоговорочную преданность его персоне.

«Значит, ты ее бросил. — Снежную бурю пронзили стрелы синего льда, глаза сузились и впились в меня. — Такого я не ожидал даже от тебя». Бездонное презрение звучавшее в его словах заставило меня вздрогнуть и залепетать: «Вы же знаете, как враждебно она всегда была настроена. Она прогнала меня прочь». — «Ты не знаешь, как с ней обращаться, — холодно отчеканил он. — Уж я бы сумел с ней управиться. С ней надо заниматься. Ее следует учить стойкости и в жизни, и в постели». Я не способен был говорить, не мог взять себя в руки, пребывая в состоянии глубокого шока. Когда он спросил: «И что ты намерен с ней делать?» — я не нашел, что ответить. Его глаза наблюдали за мной с холодным презрением и настолько свысока, что это было невероятно унизительно. Эти синие огни словно не давали мне думать. «Тогда я заберу ее обратно». Он уместил ее будущее в пять коротких слов, ее мнение при этом не учитывалось.

Но теперь меня больше беспокоил он; я был привязан к нему, как будто в наших жилах текла общая кровь. Я с трудом переносил его отчуждение. «Почему вы так сердитесь? — Я сделал шаг, хотел коснуться его рукава, но он отодвинулся, и я не мог до него дотянуться. — Неужели это только из-за нее?» Я не мог поверить в это, ведь связывающие нас узы казались такими крепкими. В тот момент она не значила для меня ровным счетом ничего, ее как будто не существовало. Мы могли бы делить ее между собой. Возможно, я и произнес нечто подобное. Его лицо было будто выточено из камня, а холодный голос стал таким резким, что им можно было резать сталь; он словно отдалился от меня на тысячи миль. «Как только у меня появиться время, я поеду и заберу ее. Она будет со мной. И ты никогда ее не увидишь».

Нет больше уз, и никогда не было, они существовали только в моем воображении. Он мне не друг и никогда им не был, и наша близость всегда была сугубо иллюзорной. Он относился ко мне, как к существу недостойному даже презрения. В жалкой попытке восстановить свои позиции, я сказал, что пытался спасти ее. Я с трудом выносил жесткий взгляд его синих глаз. Его каменное, как у статуи, лицо не меняло выражения. Я заставлял себя не отводить глаз. В итоге он произнес одними губами: «Она будет спасена, если это возможно. Только не тобой». После чего он повернулся и зашагал, покачивая золотыми эполетами роскошного мундира. Сделав несколько шагов, он приостановился, прикурил, не поворачиваясь, сигарету и пошел дальше, даже не взглянув на меня. Лишь поднял руку и подал знак страже.

Они приблизились, похожие в своих черных масках на нелюдей. На меня обрушились удары резиновых дубинок, кто-то ударил ногой в пах, в падении я, должно быть, ударился о каменную скамью и отключился. Мне повезло. Пинать бесчувственное тело им, по-видимому, удовольствия не доставляло. Когда я пришел в себя, вокруг не было никого. В голове пульсировало и звенело, страшно было даже открыть глаза, ныл каждый дюйм тела, но переломов не было. От боли мысли в голове путались, я не сознавал, что со мной произошло, в какой последовательности и сколько с тех пор прошло времени. В таком состоянии я не понимал, почему так легко отделался, пока не сообразил, что стражники, скорее всего, решили, что вернутся попозже и прикончат меня. Если они меня здесь найдут, мне конец. Я едва мог пошевелиться, но, собрав волю в кулак, доплелся, шатаясь, до реки, рухнул в тростник и лежал там, уткнувшись лицом в грязь.