Лёд

Думал, что могу доверять ей. Она сказала, что не надо продавать весь порошок сразу, и мы можем... Но кто тогда вообще хоть что-нибудь знал про кокаин? Я был ребенком, заблудившимся в лесу Майами, а Портолес взял меня за руку и повел за собой. Я сделаю тебя богатым, дружище, за то, что ты спас моего сына. Опробовал за меня порошок. В ту пору я даже это не умел. Я заплатил пятьдесят тысяч за килограмм, даже не спросил, настоящийли он. Роданистый кобальт. Синяя реакция. Что он тогда сказал? Чем ярче синий цвет, тем лучше девица. Называл так кокаин. Девицей. Чище не найдешь, говорил он. Теперь все твое. Да, порошок стал моим. И Салли им владела тоже отчасти. Она сказала, что надо отложить пару килограммов, продавать их по унциям. Она знала кого-то, кто мог бы заинтересоваться им. Кто перепродавал бы его клиентам. Она знала про кокаин столько, сколько мне никогда не узнать. Она сказала, что открыла кокаин еще до того, как он вошел в моду. Еще тогда, когда училась танцевать в Лондоне: они нюхали сладкую пудру вместе с ее дружком, который играл на гобое. А потом она нюхала порошок с другим хахалем и занималась с ним любовью, с этим сморчком, но разве я догадывался тогда об этом? Я ей доверял. Есть одно в жизни, чему доверять нельзя: это женщина в постели. Раздвинь ей ноги, и тайны вылетают из нее как бабочки. Рассказала все этому сморчку. Рассказала про наш тайничок, про два килограмма кокаина, которые мы доили. Про нашу страховку, как она их называла. Ясное дело.

Он застегнул сумку с туалетными принадлежностями и отнес к открытому саквояжу в спальне. Он стоял и глядел в саквояж, словно пытался вспомнить, не позабыл ли о чем-нибудь. О пистолете? Забавно, как привыкаешь иметь под рукой пистолет, пользоваться им. Теперь он принадлежит полиции, к нему прикрепят ярлычок, как к улике. Но пользы от него будет немного, когда они узнают, что он сложил свои пожитки, двадцать пять каратов алмазов, чтобы обратить их в наличные в любом конце света. И все-таки...

И все-таки, если бы она не проболталась ему, если бы он не явился ко мне, этот гадкий пуэрториканец, не потребовал бы куска побольше, не угрожал бы пойти в полицию, если я не отрежу ему от пирога, от этих двух килограммов, маленький жадный гаденыш!.. Отдать то, из-за чего я стольким рисковал?! Он сказал, что знает, что у меня в квартире где-то спрятаны алмазы. Он сказал, что хочет получить часть из них тоже, а не то отправится в полицию. Он сказал, что у него есть доказательство. Он сказал, что знает, как раздобыть доказательства. Письмо, конечно, она сохранила письмо. А я ей доверял. Что же мне оставалось? Отправляться в тюрьму из-за того, что Салли проболталась не тому любовнику?.. Салли в порыве страсти... О Господи, как она была хороша в постели! Ах, эти танцовщицы!

Я купил пистолет через два дня после его милого визита. Встретился с человеком, которому продал шесть килограммов, сказал ему, что мне нужен пистолет. Нет ничего проще, сказал он. Двести долларов. Я ни разу до этого не стрелял. Даже в руке не держал оружие. Хотел стать хирургом. У меня хорошие руки, не дрожат. Я знал, где живет этот мерзавец. Она ходила к нему каждое воскресенье. Я не знал, что делишкиу них были заодно и в постели. Подкараулил его у дома, пристрелил. Запросто. Убил сморчка.

Ну, в общем, начинаешь дальше думать, как защититьвсе это. Не кокаин, не алмазы, но все вместе. Будущее.Я хотел стать врачом, папа. Я не просто прогуливался по жизни, я трудился, чтобы стать врачом, как ты хотел, папа! Я хотел стать доктором Тимоти Муром. И это надо было защитить...Понимаешь? А раз она проговорилась Лопесу, значит, ей больше доверять было нельзя. Разве не так? Много ли времени пройдет, прежде чем она догадается, что это я убил ее жадного «латиноса»? Так ли уж долго ждать, прежде чем она сама соберется в полицию? Нет, у меня не было выбора... Ах, радиоприемник! – вспомнил он. Вот что я не положил: радиоприемник.