Лед

– Ты как будто даже не расстроена из-за Тома. Ты и правда не расстроена? Могла бы позвонить… – Он замолчал. Разумеется, она была расстроена.

– Да, это шок и да, я расстроена, но я больше никогда не звоню тебе, если только это не касается Рози. Я полагала, ты это знаешь. – Она говорила спокойно. – Итак, будут похороны. Что еще? Ты получил наконец свое рыцарство?

– Еще нет, но получу. – Шон был сбит с толку. Прежде Гейл не была такой. Она была мягкой.

– За твои заслуги в области британского бизнеса. В пику моему отцу.

– Будем надеяться. – Шон отвел взгляд – он словно видел призрачные тени всех вечеринок и ужинов, знакомых тарелок, с которых когда-то ел, буфетов, куда они были убраны. Пучков трав, подвешенных под потолком. – Дорожка, – сказал он внезапно. – Она в ужасном состоянии. Хочешь, я позвоню? Ты до нее никогда не доберешься, чем дальше, тем она будет становиться хуже. Мне это не трудно. – Он уже жалел, что сказал это. Ему хотелось, чтобы она отказалась.

– Я знаю, что ты повелитель вселенной и все такое…

– Это банкиры – повелители, а я никогда не был банкиром…

– На случай, если ты не заметил: дождь льет не переставая уже месяц.

– В Лондоне не было ни капли.

– Мне все равно, что там делается в Лондоне. Нельзя приводить в порядок размытую дорогу, нужно дождаться, пока она высохнет. Все уже подготовлено. Но спасибо, что напомнил.

– Значит, у тебя все в порядке? Ты не в глубокой депрессии?

– Жаль огорчать тебя, но я в полном порядке. – Она вытерла глаза и отвернулась от него.

– Это Шон?

Его дочь Рози возникла из-за кухонной двери. На ней была длинная футболка с надписью «ЗАХВАТИ»[7], медово-русые волосы были скручены в уродские дреды. Уши сплошь в пирсинге, и Шон с тревогой заметил новую этническую татуировку выше локтя.

– Рози, – простонал он, – что ты с собой сделала?

– Выросла без тебя? Почему мама плачет? Шон, зачем ты вообще здесь? – Рози обняла мать и метнула на него злобный взгляд.

– Все в порядке, – сказала Гейл. – Правда. Мы просто беседуем.

– И мне не нравится, что ты меня так называешь, – заявил он. – Я все-таки твой отец.

– Ага, да пошел ты. Отец – это вроде бы тот, кому ты можешь доверять, кто дает слово и держит его, кто не подводит тебя и не врет снова и снова, если обещал что-то не делать. Мама плачет каждый день, если хочешь знать.

– О, ради бога, я вовсе не…

– Боже мой! Ну почему все всё время врут?

– Когда-нибудь, Рози, ты сумеешь понять, что мир не всегда бывает черным и…

– …белым, – договорила она за него. – Я знаю. Он становится серым, и в сером, Рози, такие люди, как я, делают деньги, и врут другим, и – словом, поганят жизнь другим людям. В сером. Я это усвоила, Шон.

– Она не знает, – сказала Гейл тихо.

– Чего не знаю? О, ты заделал ей ребеночка? Ну, я в этом участвовать никак не собираюсь.

– Нет, я не поэтому приехал, и я не знал, что ты здесь, я думал, сейчас сессия. Я приехал сказать твоей маме, что нашли тело Тома. Лично приехал, Рози, не для того, чтобы ты меня оскорбляла, а чтобы как-то смягчить удар. Только она уже знала.

Рози, ошарашенная, уставилась на мать.

– Руфь звонила утром. – Гейл обняла дочь одной рукой. – Я все тебе расскажу. – Она посмотрела на Шона через плечо дочери. – Спасибо, что приехал. Я тебе признательна.

Он растерянно смотрел на свою плачущую дочь и чужую женщину, когда-то бывшую его женой. Его выталкивали из его же дома. Бывшего дома.

– Рози, – произнес он мягко, – если ты когда-нибудь захочешь увидеть меня…

– С чего бы мне этого захотеть? – Она не смотрела на него.

– Ты моя дочь, и я люблю тебя.

– Не дождешься. – Она вывернулась из-под руки матери и с заплаканным лицом побежала наверх.

«Ванквиш» мигнул ему в знак приветствия. Шон осторожно вел машину по ухабистой, залитой водой дорожке от дома, а потом еще долго ехал по прямой односторонней магистрали. Оцепенение от известия о смерти Тома определенно прошло, столкновение же с бывшей женой и дочерью вселило в него чувство щемящей досады. Он ведь хотел утешить их…

Короткий резкий сигнал машины, шедшей ему навстречу, вернул его внимание к узкой дороге – это был обшарпанный красный «лендровер», тянувший за собой прицеп. В окне Шон увидел мужчину и женщину в одинаковых куртках и узнал старых друзей – Джеймса и Эмму Горинг. Ладно, он справится с этим. Шон только что миновал разъезд, так что помахал им и дал задний ход, стряхивая хандру и готовясь к дружескому общению. Скелеты прошлого вновь обрастали плотью. Он им расскажет, что случилось.

Джеймс и Эмма – Шон не мог вспомнить, как звали их детей, – десять с лишним лет они ходили в гости друг к другу, заказывали выпивку на всех в кафе, появлялись вместе на вечеринках, встречали Новый год – в общем, делали все то, из чего складывается дружба. У него посветлело на душе, когда он заметил их, но они будто не узнали его. Джеймс только поднял большой палец в знак признательности и наверняка проехал бы мимо, если бы Шон его не окликнул.

Тогда Джеймс снова взглянул на него, словно увидел впервые.

– Шон, – сказал он.