Лед

Уселось поудобнее, до конца развязало галстук, успокоило дыхание. Из-за стенки атделения доносились приглушенные голоса г-на и г-жи Уайт-Гесслинг. А те, что сюда вломились… Если ключ им неизвестен — каковы шансы, что они взломают шифр еще на трассе Транссибирского Экспресса? Что, везут с собой для этой цели специалиста? Сомнительно. Чмокнуло под носом. Итак: кто первый. Разум против разума. Раскрутило авторучку, стряхнуло перо. Возможно, Зыгмунт был прав, и это только провокация охранки, шифр же нужен только затем, чтобы я-оно не знало, что везет с собой личный смертный приговор — но, может, за этим безграмотным набором букв и вправду скрывается тайна отца. Кто же тогда вломился в купе, если не господин Шрам вместе с господином Шеей-Окороком? Или скрывающийся среди пассажиров первого класса почитатель святого Мартына?

Перо подскакивает над листком бумаги и садит кляксы в ритм мчащегося состава, тап-тап-тап-ТАП. В голове ребусы и заговоры, в сердце холодный страх, а за окном залитая солнцем Россия, Господи памилуй.

О могуществе стыда

— Господин граф! Сюда! — призывала Frau Блютфельд. Князь Блуцкий-Осей позволяюще кивнул.

Я-оно застыло на месте. Елена Миклановичувна скорчила разочарованную мину. Пожало плечами — что тут поделаешь — и повернуло к княжескому столу.

Пошли поклоны и обмен ритуальными вежливостями. Я-оно понятия не имело, какие точно формы обязательны при общении с российскими князьями, так что был принят принцип суровой неразговорчивости, всегда позволяющий оставаться в безопасности. Стюард пододвинул стул. Супы хлюпали в вазах, мисках и тарелках, когда Экспресс подскакивал на стыках рельсов.

Рядом с Блютфельдами, присутствие которых не должно было удивлять в любой компании, за княжеским столом так же сидел немолодой чиновник с ястребиным взглядом слегка раскосых глаз. Госпожа Блютфельд представила его как советника Дусина (понятное дело, тайного и чрезвычайного). На все и всех он посматривал с подозрительностью инквизитора — на янтарные настенные часы, выбивающие время обеда, на consomme с грибами и крутонами, на астраханскую икру, на недостаточно белые перчатки обслуживающего его официанта и на венгерского графа.

Беседа шла о модах, страшная как ночь старуха-княгиня обсуждала с фрау Блютфельд западный декаданс, на вечно актуальную тему.

— А в Париже, вы видели? Это уже переходит всяческое понимание! И какой образец, позвольте спросить, они дают молодежи, выкинув перед тем все корсеты? Никакого чувства стиля, элегантности, хотя бы какой-то здоровой линии, совершенно ничего — никакого тебе покроя или фасона, юбки висят как на пугалах, талия вообще куда-то потерялась, и все горбятся — вот оно как все выглядит!

— В Берлине и Штутгарте тоже все поначалу так хотели носить; слава богу, прошло. Но, Ваша Светлость, два года назад мы были в Италии — так там именно такая мода и есть, если только ее можно назвать модой, честное слово!

— Если бы оно еще хоть как-то выглядело… А самое плохое то, что выйдет человек на улицу и не знает, куда глаза девать, что деткам сказать — вершина непристойности, до щиколотки с половиной, иногда до колена, поднимешь взгляд, а тут тебе личико ну совершенно под противоженской прической, чуть ли не под ноль подстриженная, сама видела! А как на велосипедах ездят, в юбках обрезанных… а когда мы остановились в Les Terreaux в Лионе, так вы не поверите, в каких костюмах девушки в теннис играют!

Князь все это переносил молча. Наверняка, ни Herr Блютфельд, поглощающий густой борщ с производительностью пожарного насоса, ни советник Дусин, который присматривался к каждому кусочку брокколи с четырех сторон, прежде чем осторожно поднести его ко рту, не предлагали поводов для интересной беседы.

— Итак, — меланхолически вздохнул князь, обмочив усы в уху, — вы желали драться с нашим капитаном за политические принципы?

Я-оно с испугом глянуло на Frau Блютфельд.

— Произошло недоразумение, Ваше Сиятельство, мелкую разницу во мнениях слишком преувеличили.

Госпожа Блютфельд перехватила взгляд и поспешила с помощью.

— Господин граф путешествует инкогнито, — сообщила она напоминающим сирену шепотом. — Он просил меня не упоминать имени Гиеро-Саксонских.

Князь, заинтересовавшись, выдул губы.

— Ну вот, моя дорогая, — сказал он супруге, не поднимая глаз от тарелки, — вот все ваше женское умение хранить тайну: не смог он выбрать поверенной получше.

Гертруда Блютфельд не знала, то ли ей обидеться, то ли сделать вид, будто бы она не поняла иронии князя, но, может, она и вправду ее не поняла — только сжала губы и ничего не сказала.