Лед

— Да. — Поченгло сглотнул слюну. — Какие-то вещи помню, какие-то — досказываю. Вот вы говорите: Авраам Фишенштайн — для того, чтобы получить учредительный капитал от человека, которого мы купим вместе с душой за федоровскую идею воскрешения всех и вся. А я говорю: История, подстроенная под Федорова — все затем, чтобы вы могли воскресить своего фатера. И о панне Елене тоже говорю. — Он оперся костяшками пальцев на столе, нацелил в меня свой ястребиный нос и глубокие, темные глаза. — А вот теперь скажите: а я являюсь правдой?

Не выпрямляющимся пальцем я указал на трубку, лежащую по правой руке Поченгло, за кофейником и сахарницей.

— Что это у вас?

Тот вздрогнул.

— А, это мне Никола подарил. Чтобы я знал, когда будет самое время начать восстание.

— Поглядите в него.

Тот прижал цилиндрик к глазу, глянул, пожал плечами.

— Лето.

Я поднялся с места.

— Когда интерферограф вновь покажет только два огонька, вот тогда спросите у меня о моих планах на сколь угодно отдаленное будущее, а я вам отвечу. Спокойной ночи, компаньон.

Как только я поднялся с места, к Поченгло туг же приблизились секретарь и слуга-китаец. Пан Порфирий сидел, не двигаясь, а они прыгали вокруг него. Дымы обрамляли эту картину, звезды прикрыли ее сверху, снизу же размещалось зеркальное отражение ночи. Поченгло сидел, наполовину повернувшись в сторону Холодного Николаевска, не очень надежно оперев локоть среди предметов сервиза, вторая рука свесилась; пиджак пошел некрасивыми складками на спине и шее, белая сорочка наполовину расстегнута; глинистые тени залепили ему глазницы. Я подумал: подавленный человек.

Но эта мысль тут же улетела в сторону. Я сбежал по лестнице, перескакивая по две ступени. И без того сердце билось в ускоренном ритме. Я выиграл! Удалось! Замерзло, как мне хотелось!

Первого же встреченного штатовского мальчика я послал за Зейцовым. На куске чистого листка взятым у Иертхейма карандашом я написал, кого должны искать в Иркутске люди Поченгло. У меня не было ни лампы, ни свечки; я сел в оконной раме и писал при свете звезд. Гнус и голоса беженцев, кочующих по городским пожарищам, наплывали ко мне с волнами теплого воздуха. Один раз я поднял голову, глянул на панораму огней Иннокентьевского под яркими созвездиями. Здесь будет наша столица, сказал я про себя, новый город, уже не под царским именем. Здесь разместится штаб-квартира Товарищества Промысла Истории. Ведь Дороги Мамонтов не поменяли свои направления в земной коре. Вновь вздымутся здесь высокие башни; ведь черная физика не изменится, те же самые уравнения определят нам безопасную высоту. Вот только город этот с самого начала будет возведен по архитектурным законам Царствия Тьмы, на перемороженной материи. Например, мы вообще не станем тянуть железных дорог по поверхности земли и подвергаться несчастным случаям как на Зимней или Кругобайкальской железной дороге — мы протянем воздушные рельсы, подвешенные на зимназовых струнах. А отсюда, из моего кабинета…

Появился Зейцов. Mijnheer Иертхейм, накачавшись тьмечью, заснул в нижнем углу, завернувшись в бекешу и ковер; я прижал палец к губам, приказывая русскому не шуметь. Тот вручил мне полтора десятка конвертов и шепнул, что это почта, направленная на Круппа и пришедшая мне еще перед Оттепелью — Зейцов все это скрупулезно выискивал до самого конца, из завалившейся Башни вытащил несколько ящиков с книгами и документами фирмы; сейчас же ему вспомнилось, что там были и письма. Я сердечно поблагодарил его. После этого я дал ему список; тот пробежал по нему взглядом, щуря глаза. Тут же пообещал принести мне керосиновую лампу. Затем прочитал список еще раз. Я взял его под руку и сообщил, что учреждаю фирму вместе с премьером Поченгло — не хотел бы он работать на меня? И вот тут он меня изумил, поскольку я был уверен, что тот станет от всей души радоваться — он же замялся, прикусил губу и вывернулся еще до того, как я смог замкнуть его в дружескую доверительность. Что же, Лето, подумал я, это уже совершенно не тот человек. Но тут Зейцов передумал, сказал, что с огромной охотой, поклонился и вышел.

Я разорвал первый конверт. Пятилетней давности вызов в прокуратуру. Правильно, ведь, благодаря чертову Вульке, я принял участие в покушении на жизнь генерал-губернатора. Под властью Империи Романовых меня разыскивают как государственного преступника с гарантированным смертным приговором. Похоже, до конца жизни мне не удастся пересечь границ Соединенных Штатов Сибири. Разве что Поченгло предоставит мне дипломатический статус…

Таких чиновничьих писем было с полдюжины; я их все выбросил. Затем вскрыл конверт со штампом почты Британской Короны. Письмо без обратного адреса прибыло на байкальские берега через Гонконг и Владивосток. Я подался поближе с ярким звездам Азии.