Лед и пепел

В последние рейсы, когда мы, перевезя всех сотрудников, занимались вывозом научных материалов и других ценностей института, часто подбирали на улицах обессилевших детей и брали с собой в Череповец, не думая о перегрузке самолета. Потом, после войны, я часто получал письма. Эти письма были от тех самых ленинградских детей, которые уже стали взрослыми. Это ли не было высшей наградой за все пережитое в те огневые дни ленинградской блокады. А однажды, уже в шестидесятые годы, работая на дрейфующей станции в Северном Ледовитом океане, с научной группой под руководством профессора Гаккеля (тогда мы искали подводный хребет, совершая частые посадки и измеряя дно океана), как–то в пуржистый день, когда из палатки нельзя было высунуть носа, мы сидели у газового камелька, предаваясь воспоминаниям о далекой, но всегда родной Большой земле. Сквозь вой ветра издали доносился глухой гром подвижки льда, напоминавший гул далекой канонады тяжелых орудий.

Кто–то из ученых встал и долго прислушивался к шуму разгулявшейся стихии, а потом сказал:

— Как в Ленинграде, во время блокады, когда немцы били из тяжелых дальнобойных пушек по городу.

Пошли воспоминания. Я рассказал, как в 1943 году с крупнокалиберными бомбами весом по две тонны мы охотились за этими «бертами», установленными к юго–западу от Ленинграда. Потом вспомнил о полетах в блокированный Ленинград и эвакуацию ученых Арктического института.

— Постойте, постойте, — перебил меня Яков Яковлевич Гаккель, — значит, это вы вывезли из города меня, вернее, что оставалось от меня? Я тогда ничего не помнил. Потом пытался искать ваш экипаж. Надо же, где встретились!

Он растерянно и горячо благодарил, называл нас спасителями и поведал, что многие, вывезенные нами, не выдержали последствий дистрофии и умерли. В их числе: Архангельский, Деменченок, Дерюгин, Сперанский, Сарновский, Неволин, Лаврентьев, Добронравов, Кюльвая, Самойленко, Бушев, Арефьев, Войцеховский, Собенников, Мутафи, Аполлонов, Тюртюбек. В своей книге «За четверть века» Гаккель писал: «Целиком были сохранены и эвакуированы на самолете полярного летчика Орлова и штурмана Аккуратова в Череповец, а затем в Красноярск ценнейшие культурные сокровища — научные фонды института и музейные реликвии. Там, в глубоком тылу, институт напряженно работал для обеспечения нужд Военно — Морского Флота и операций на Северном морском пути». Эту книгу Яков Яковлевич подарил мне. Два года под руководством Гаккеля мы носились по дрейфующим льдам, зондируя глубину океана. В результате этой работы коренным образом изменилось понятие о дне Ледовитого океана. Оказалось, что это не глубоководная чаша, как представлялось ранее, а очень неровная поверхность, испещренная подводными хребтами высотой до трех тысяч метров. После смерти Гаккеля одному из хребтов было присвоено его имя. Обнаружение хребтов позволило Гаккелю сделать вывод, что где–то в океане они должны подниматься до поверхности воды и, следовательно, вершины хребтов могут быть еще неоткрытыми островами. В 1953 году с экипажем Ивана Ивановича Черевичного мы искали эти острова. Увы, поиски наши не увенчались успехом. Но Яков Яковлевич до конца своей жизни верил в их существование.

К концу наших полетов в блокированный Ленинград из Москвы приехал Валериан Дмитриевич Новиков, так и не эвакуировавшийся в Красноярск Он несколько раз летал с нами в Ленинград, энергично и толково руководил завершением эвакуации Арктического института. Новиков поблагодарил нас за отличное выполнение задания и сказал, что о боевых наших полетах доложит начальнику Главсевморпути контр–адмиралу Папанину.

Боевые друзья тепло попрощались с нами и проводили с Тихвинского аэродрома. Мы уходили в Москву, где нас ждали новые боевые задания.

В Москве было солнечно и морозно. Мы сели на Центральном аэродроме. Комендант аэродрома полковник Ра–вич приказал нашу машину поставить перед центральным зданием аэропорта. Еще не догадываясь о причине столь высокой чести, мы радовались, что наконец–то после напряженных двухмесячных полетов отоспимся и отдохнем дома.

— Рановато радуетесь, славяне, — мрачно изрек Кекушев, — сейчас на КП подкинут полетик. Зря, что ли, поставили на парадное место!

На КП дежурный майор, узнав, что мы из Полярной авиации, досадливо развел руками:

— А мы хотели попросить вас, чтобы слетали со спецпочтой в Севастополь.

Орлов обернулся к нам. Мы молча кивнули.

— Мы сможем слетать. Наше начальство далеко, за Уралом. Пока дойдет запрос, мы уже будем здесь. Как, штурман, с картами? — спросил Орлов.

— Полный комплект всего Союза.

— Ну и отлично. Разберись с маршрутом на Севастополь, напрямую не пройти.

— Пойдем на Краснодар — Новороссийск, а дальше морем на Севастополь.