Лед и пепел

К вечеру опять запуржило. Все утонуло в белой мгле, яростном свисте и грохоте ломающихся льдин. Стены полузанесенной радиорубки, где мы провели всю ночь, вздрагивали и стонали, и казалось, что не выдержат бешеного натиска ветра.

Радисты Николай Стромилов и Борис Ануфриев непрерывно несли вахту, следя за полетом Леваневского, который прошел уже материк и находился где–то над Баренцевым морем, приближаясь к нам. В 08.30 бортрадист Леваневского послал нам радиограмму: «Рудольф, я РЛ. Дайте зону радиомаяка на север». А в 09.15 мы получили подтверждение: «Идем по маяку. Все в порядке. Самочувствие экипажа хорошее».

Из–за воя ветра мы не слышали шума моторов, когда самолет проходил над нами, но в 12.32 московского времени штурман Н-209 Виктор Левченко сообщил нам: «Широта 87°55′, долгота 58°00′. Идем за облаками, пересекаем фронты циклона. Высота полета 6000 метров, имеем встречные ветры. Все в порядке, материальная часть работает отлично, самочувствие хорошее».

До полюса им оставалось 223 километра. Самолет шел против сильного встречного ветра в глубоком циклоне, охватившем весь центр арктического бассейна. Лаконичность редких радиограмм, поступающих с борта, успокаивала, хотя мы и понимали, как тяжело достается им этот полет. Все мы остро переживали за экипаж, но, увы, запертые ураганом в хижинах, погребенных в сугробах, бессильны были чем–либо помочь. Да кто и как может помочь одинокому самолету, бросившему вызов грозным силам стихии! Но мы верили в экипаж, он должен был прорваться сквозь все фронты циклона! Должен! Ведь все моменты риска, неизбежные в таком полете, были продуманы, тщательно проанализированы, все взвешено!

«Все ли?» — холодной змейкой проскальзывала мысль.

— Почему все–таки они пошли в такую погоду? — в который раз вслух сказал Матвей Козлов, ни к кому не обращаясь.

— Погода в Москву с Рудольфа и Тихой поступила отличная, — попытался я как–то объяснить. — А этот циклон неожиданно выскочил с Гренландии. Ты же знаешь, оттуда к нам метеосводки не поступают.

13 августа в 13.40 Н-209 сообщил: «Прошли полюс. Достался он нам трудно. Высота 6000 метров, сильный ветер, встречный, температура минус 35°. Стекла кабин покрыты изморозью. Сообщите погоду по ту сторону полюса. Все в порядке».

Все радиостанции Арктики, затаив дыхание, вслушивались в эфир.

«Идут! Молодцы, идут вперед!» — с чувством глубокой радости и веры в благополучный исход говорили мы, собравшись у приемника.

Но в 14.32 Борис Ануфриев принял тревожную радиограмму: «Крайний правый мотор выбыл из строя из–за порчи маслопровода. Высота 4600 метров. Идем в сплошной облачности. Как меня слышите? Ждите…» На этом связь с самолетом Леваневского оборвалась.

В течение года пятнадцать советских и семь американских самолетов, купленных и зафрахтованных Советским правительством, искали Н-209. С Земли Франца — Иосифа и с Аляски ежедневно уходили самолеты. Долгими часами, зачастую рискуя собственными жизнями, утюжили пилоты бескрайние просторы океана, об их мужестве и благородстве можно было бы написать книги. При возвращении с поисков Н-209 погиб полярный летчик Герой Советского Союза Михаил Сергеевич Бабушкин.

Прошло сорок пять лет, но Арктика до сих пор хранит тайну трагедии экипажа Сигизмунда Леваневского. Много версий гибели Н-209 ходило и ходит среди полярных летчиков, но ни одна из них не имеет реального подтверждения. Любой полет требует от экипажа высокого мастерства и большого напряжения всех его волевых качеств. Тем не менее, жизнь показывает, что и этого иногда мало. Даже в наше время — высокоразвитой авиационной техники и целого комплекса средств безопасности полета — самолеты падают. Пусть редко, но все же падают. И каких только организационных мер не принимают соответствующие министерства, — увы, они в определенных случаях бессильны что–либо изменить.

Так случилось и с самолетом Н-209. Среди погибших виновных нет. Вина на нас и ответственность наша — за оказание помощи упавшему самолету, за организацию поисков, быть может, живого еще тогда экипажа, безусловно верившего и надеющегося, что его ищут в том ледяном аду, куда опустился самолет, когда у него отказал один из моторов.

Сорок пять лет хранятся у меня страницы дневника, который я вел на острове Рудольфа в тот злополучный год, когда бесследно исчез в ледяных просторах океана самолет Н-209.

«З августа. В бухте Тихая ясно, солнце, тепло, а у нас холодно, — 1,4°. Туман, морось и гололед. Ночью уехали на вездеходе на купол (вершину острова Рудольфа, где на леднике был наш базовый аэродром) ждать прихода антициклона, обещанного синоптиками.

4 августа. Пришел антициклон. Прогноз синоптика Дзердзеевского, как всегда, оправдался. Мазурук и Анатолий Григорьев, начальник полярной станции в Тихой, которого несколько дней назад мы привезли к себе для обмена опытом вместе с аэрологом Василием Канаки, на Н-36 будут вылетать в Тихую. На Н-128 должны лететь Козлов, Канаки и я.