Читаем Лед и пепел полностью

Нелегкая, полная нечеловеческих испытаний и мытарств жизнь не ожесточила сердце Федора Михайловича, как это порой бывало с другими. Сердце его осталось добрым к людям. Люди любили и уважали его за правдивость, за кристальную большевистскую чистоту.

Молча шагая, не решаясь открыто взглянуть в глаза друг другу, каждый из нас тяжело переживал наше вранье. Первым заговорил Иван:

— Надо же! Какого человека чуть не обманули! Чертовы гимназисты мы, а не полярные летчики! Противно смотреть после этого друг на друга!

— Что верно, то верно, — сказал Чечин. — В этом мы сами виноваты. Выдержки не хватило. Надо было честно сказать Мазуруку и даже Папанину, что дела экспедиции требуют нашей поездки в Арктический институт! И все, а мы, как школьники, пустились в бега!

— Не могли они нас пустить! Нет еще твердого решения об экспедиции!

— Да ладно, штурман… А почему папа Кузя устроил, не побоялся?

— Ну хватит, ребята! Поговорили, и забудем. Такого больше не повторится! — энергично закончил Черевичный, показывая глазами на высокую чугунную решетку художественного литья. — Это и есть Всесоюзный Арктический институт. Ну, что же, друзья, на штурм этой цитадели! Как говорил Омар Хайям:

Яд, мудрецом предложенный, прими,Из рук же дуракаНе принимай бальзама!

В большой приемной с лепным потолком, где в выси игриво порхали упитанные амуры, с оценивающими, двусмысленными улыбками прицеливаясь в пышные формы златокудрой Афродиты, с ленцой выходящей из пены морской, мы невольно встали с задранными головами,

— Что вам угодно, товарищи?

В углу за тяжелым столом, из–за радужной батареи телефонов черноокая красавица с суровой застывшей улыбкой, не менее бесстрастно, чем мифическая Афродита, выжидательно изучала нас. Отвесив низкий поклон, Черевичный отчеканил:

— Доложите профессору Визе: полярные летчики, из Москвы. Командир корабля Черевичный, штурман Аккуратов и инженер Чечин!

Мы почтительно склонили головы и тут же перевели свой взгляд к потолку. Секретарша, улыбнувшись, исчезла за дубовыми дверями, бросив на ходу:

— Садитесь, пожалуйста. Сейчас доложу! Оставшись одни, мы рассмеялись, довольные успехом нашего выступления. Иван победоносно оглядел нас и выпятил грудь:

— Ну, как мой дебют?

— Для начала неплохо! Иван не успел мне ответить.

— Входите, товарищи, Владимир Юльевич вас ждет. — Мимо нас с кокетливым вызовом простучали высокие каблучки.

Мы дружно ввалились в кабинет.

— Ну, наконец–то! Для вас Ленинград, оказывается, более труднодоступен, нежели Земля Франца — Иосифа! Усаживайтесь. Был у меня полковник Кузичкин, а о вас не сказал ни слова. Пока курите, я вызову Якова Соломоновича Либина. Поговорим о плане научных работ и о возможности выполнения вашей смелой экспедиции.

Мы закуриваем и исподтишка наблюдаем за профессором, заместителем директора Арктического института по научной части, занятым сейчас неотложными делами. Высокий чистый лоб, за толстыми стеклами очков умные волевые глаза. Это он, будучи студентом, в начале века участвовал в открытии залежей антрацитовых углей на острове Шпицберген. Был участником трагически закончившейся экспедиции Георгия Седова. Ученый–исследователь, открыватель новых земель, участник почти всех советских полярных экспедиций и первых походов на ледоколах по Великому северному морскому пути. Что–то он нам скажет? Решение его всегда поддержит ученый совет института и, следовательно, Главное управление Северного морского пути. Этим летом Папанину была направлена докладная записка Арктического института о необходимости изучения необследованных областей полярного бассейна, а в августе, заслушав доклад Петра Петровича Ширшова, коллегия Главсевморпути санкционировала предложение института. Мы знали, что ученый мир нас поддерживает, имеет уже составленную научную программу и нам оставалось только выполнить ее как авиаторам.

Во время нашей встречи мы хотели получить от Визе критические замечания по нашему плану экспедиции и ознакомиться с научной программой, которую готовит нам институт для выполнения на дрейфующем льду и в полетах. Главное же, чтобы ученый совет ускорил официальные сроки прохождения экспедиции.

Вскоре пришел Либин, а с ним два молодых, крепких парня. Поздоровались.

— Знакомьтесь. Группа ученых, которые войдут в состав экспедиции: магнитолог Михаил Алексеевич Острекин и гидролог Николай Трофимович Черниговский, Якова Соломоновича вы знаете. Он будет старшим в научной группе.

Ребята нам понравились. Внешне они напоминали скорее спортсменов, нежели ученых. Открытые лица, прямые наблюдательные глаза, хорошо координированные движения. Либин вопрошающе глянул на нас. Я молча показал ему большой палец, а Иван утвердительно кивнул. Профессор, заметив это, тепло улыбнулся:

— Ну вот, я вижу, вы поняли друг друга. Уверен, отлично вработаетесь. А теперь к делу. Давайте посмотрим вашу карту и расчеты обеспечения полетов.

Наш доклад был принят без замечаний. Но Визе заинтересовался методами самолетовождения в высоких широтах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии