Лёд и порох (СИ)

Плотно повязанный черный платок, черное платье мешком висит на исхудавшей после того раза фигуре. Кровотечение за два месяца унялось, но до сих пор детоубийство отзывается слабостью и головокружением. Да и в амбар зайти жутко. По ночам матица скрипит, словно тело мужа до сих пор кулем свисает прямо посреди балки. Похоронили его на отшибе, но на могилу она больше не ходит — хватает и того, что дух его ежечасно напоминает о себе упавшей утварью, лопнувшим стеклом, скрипом половиц.

* * *

Вариант с настоящей госпожой Нечаевой предполагал аккуратное извлечение тела из могилы, показательную эксгумацию пустого захоронения и много разных других малоприятных и вопиюще противозаконных процедур. Первую отправился собственноручно делать Фохт.

Он вернулся быстрее, чем я ожидала, и взирал на меня с суеверным ужасом.

— Откуда Вы знали?

Я лишь непонимающе смотрела на него поверх чашки с дымящимся шоколадом. Он всячески избегал моего дома, так что столичные кофейни пришлось изучить досконально.

— Могила Анны Ильиничны Нечаевой пуста. — тихий голос раскроил купол мироздания и куски шумно летели мимо моего лица.

Когда официант убрал осколки чашки, а я привела себя в порядок в дамской комнате, вернулась к своему спутнику.

— Точно?

— Сам копал. — буркнул он. Так и вижу франтоватого Федю с саперной лопаткой наперевес.

Вот и замечательно. Где же ты теперь ходишь-бродишь, матушка?

— Тогда сможете это все подтвердить под присягой. — нашла я хотя бы одну светлую сторону в данном повороте — А где же она тогда?

— Ваша проницательность отдает мистикой. Я пообщался со священником, и он дал мне понять, что барыня добровольно покинула семью, а Ваш батюшка просто пытался замаскировать свой позор.

— С каждой минутой все лучше и лучше. — я нервно смяла салфетку и начала искать, куда бы ее пристроить, а то комок на столе, это так вульгарно. — А куда наша матушка делась потом?

— Не могу знать. Но у своих родственников точно не появлялась, так что или под другим именем проживает в любой точке мира, или опять же под любым именем может быть похоронена. — он с сочувствием наблюдал за моими маневрами, сжалился и осторожно отобрал скомканную тряпку.

Я вдохнула и выдохнула, несколько раз повторила эти действия. Не помогло. Да и что тут поможет, когда страх разоблачения, задавленный еще в Саратове, три года назад, вернулся во всей красе. Вряд ли женщина захочет предавать огласке такую историю, но понять, что я не ее дочь сможет. Щупальца страха поползли под корсетом, парализуя руки и ноги.

— Ладно, об этом мы подумаем позже. — поднялась и грустью рассмотрела испорченное шоколадом платье. — Федор Андреевич, поехали домой.

Он слегка испуганно посмотрел на меня, думая возразить, но со словами не собрался, так и сели в пролетку, чтобы за несколько минут добраться до Климова переулка.

* * *

После отъезда моих родственниц в доме стало тихо. На половине прислуги царил мир и покой — Марфуша росла удивительно тихой, но смышленой девочкой, Мефодия с Евдокией я пару раз замечала в весьма недвусмысленных ситуациях, так что уже настраивалась на свадьбу — хоть одна-то в этом доме может пройти нормально?

Фохт соблюдая приличия завел меня в холл и почти успел убежать, но я поймала его за руку.

— Не уходите, Федор Андреевич! — он что-то попытался сказать, но кто бы его слушал. — У нас сегодня очень вкусный ужин.

Еду нам подали в тишине и полусумраке зашторенной столовой. На столе свечи, романтично даже — я старалась ради этой мизансцены, очень старалась еще когда не знала, что не смогу остаться одной сегодня.

Доели все, выпили чай, помолчали.

Выжидающе посмотрела на гостя. Его взгляд отрывался от меня каждый раз, когда я оживала, так что странная игра в обиды еще продолжалась. Взрослый же мужик, а поведение — хуже подростка. Данилка уже таких глупостей не делает.

— Хотите остаться, Федор Андреевич? — вкрадчиво спросила я.

— Не думаю, что это хорошая мысль. — исследуя вилку ответил он.

— Я о другом спрашивала.

Молчание.

Ну скажи что не хочешь и я отпущу. Больно будет, но в последний раз стерплю как-нибудь. Но ты не скажешь.

Я позвонила в колокольчик и попросила прибежавшую Устю.

— Голубушка, подай нам кофе и сыр в кабинет, а сама можешь быть свободна.

Горничная кивнула и быстро убрала со стола.

Молчание становилось все тягостнее.

— Федор Андреевич, в обозримом будущем научились работать с различными тараканами в головах. Условие решения душевных проблем — разговор о них. Поговорим?

Не отвечает, так хоть и не убегает. Уже прогресс.