Правда. Просто хочется того, что не можешь получить. Как обычно.
О'кей. Я не тоскую по Кэролайн. Но я тоскую по совершенно обычной жизни. Чтобы в школу ходить. Книжку читать. Репетировать с «Мунлайтерз».
И этого не получится. Из школы ты ушел. А книжки… Давай, попробуй. Послушаем, что на это скажут ребята в автобусе и как тебе это понравится. А «Мунлайтерз», кстати, не хотят с тобой репетировать. Так они говорят, во всяком случае.
Знаю. Завидуют.
Не только. Дело, может, еще и в том, что…
Бьёрн мотнул головой, отмахиваясь от этого голоса, и вдавил окурок в недоеденную кашу. Он все-таки не шизик. Просто ему немного одиноко. Вздохнув, он окинул взглядом кухню. Устал он, вот что. Надо просто собраться, сделать глубокий вдох и, как обычно, вспомнить все то хорошее, что у него есть. У него же есть собственная квартира, ну, правда, однокомнатная, просто комната с встроенным душем и мини-кухней в задней части виллы Карла-Эрика, но все-таки собственная квартира, обставленная на собственные деньги. А у кого в Швеции есть собственная квартира в девятнадцать лет? Да почти ни у кого. Кроме того, у него есть банковский счет, которым управляет Биргер, и сумма эта растет с каждым исполнением и каждой проданной пластинкой. Скоро, это Биргер сам недавно сказал, Бьёрн сможет пять лет учиться, не беря студенческого кредита, и Бьёрн тогда кивнул в ответ и сказал, что это здорово, нет, не просто здорово. А потрясающе. Хотя на самом деле то была в некотором смысле ложь, он сам понял, едва сказав. Поскольку днем, когда он начнет учиться, должен стать день его провала, день, когда он признается себе и другим, что он больше не поп-икона. А что такое вчерашние поп-иконы? Это
Он уже знал ту двойственность, которую ощутит, когда тот день наступит. Не то чтобы он станет горевать, что больше не кумир. Наоборот. Он устал быть кумиром. Устал от глазеющих зевак. Устал от царапающей, раздирающей и лапающей толпы спятивших телок, от их визга и воя. Устал от хихикающих малолеток, что заливаются краской и чуть не падают в обморок от смущения, прося автограф, точно так же как устал трахаться с девицами, с которыми потом не о чем даже поговорить, девицами, которых он выбирал не только чтобы позлить Томми, но и потому, что был под кайфом от виски и косяков, от всего того, что по неписаному закону о кумирах должно потребляться ими после каждого выступления. Устал от фотографов, указывающих ему, как держать голову и под каким углом повернуть руки. Устал от всей этой херни.
С другой стороны, он боится позора. Позор может сломать его. Позор, что на него перестанут глазеть. Что фотографы повернутся в другую сторону. Что новые малолетки будут смотреть на него, не узнавая, а те, старшие девчонки, скривятся, услышав его имя. Бьёрн Хальгрен!
А Ева эта самая.
Бьёрн тряхнул головой и встал, взял тарелку с недоеденной кашей и стал убирать со стола. Эта Ева, естественно, исчезнет, когда его слава рассеется как дым, но тут на самом деле жалеть не о чем. Иногда он вообще ее побаивался, сам не понимая почему…
С чего вообще она вообразила себя его девушкой? Он что, сказал или сделал что-то такое, что позволило ей так считать? Нет. Конечно, он переспал с ней пару раз, еще в начале, сразу после того, как «Тайфунз» попали в английский рейтинг, а потом она просто прицепилась как репей. Встречала на вокзале, когда он поездом вернулся из Стокгольма, причем так и не сказала, как она узнала, что он приедет именно этим поездом. Звонила ему в гостиницы и пансионаты в далеком Норланде, и только смеялась в ответ, когда он спрашивал, откуда она знает, что он именно здесь. Не говоря уже о том вечере в феврале, когда она постучала в дверь его квартиры в Сольне, — в понедельник, а по понедельникам они как раз не играли. Когда он открыл, она стояла на пороге с абсолютно ничего не выражающим лицом и только в следующий миг расцвела белоснежной улыбкой и смеющимся голосом объяснила, что ей просто неудобно было не навестить его, раз уж она оказалась в Сольне. Ей надо кое-что закупить в магазине, но сейчас она два часа свободна. Можно войти?